Отец сказал:
— Гай, мать задала тебе вопрос.
— Ничего, — сказала мать. — Гай сегодня расстроен, а после обеда мы с ним обо всем поговорим. Правда, Гай? — Она потрепала его по затылку, а он передернулся от отвращения. Потом она повернулась к отцу, наклонилась и поцеловала его в щеку. Отец нежно коснулся ее руки. И тут внезапно на Гая что-то накатило: он пулей вылетел из-за стола.
Входя в темную исповедальню церкви Святого Иосифа, он не знал точно, в чем заключается его грех, хотя был абсолютно уверен, что согрешил, причем согрешил ужасно. Он думал об этом, произнося слова молитвы и каясь в мелких грехах… «Каюсь, что всуе употреблял имя Господне… лгал и думал не по-христиански о многих знакомых…» Он говорил невнятно, пока не вспомнил маленькое наставление христианского учения (урок двенадцатый, страница сорок вторая), которое гласило: «Говорить надо ясно и правдиво». И он стал говорить четко, но все равно не мог понять самого себя. Отец Серрано что-то внушал ему, но он не слышал ни слова. В наставлениях было сказано также, что следует покаяться в одном из своих прошлых грехов. И он сказал: «Каюсь также в моих прошлых грехах. Я украл авторучку». Это был старый грех, в котором и раскаяться-то было приятно. Он совершил его два года назад, еще в четвертом классе. О старых грехах вообще было легко говорить, потому что через какое-то время они казались просто жизненным опытом.
Отец Серрано отпустил ему грехи. И тут, вставая с Колен, он вспомнил «Покаяние апостолов», где говорилось: «Каяться надо сердцем». И неожиданно понял, в чем его вина, и сказал: «Я ненавижу свою мать… я ненавижу свою мать… я ненавижу свою мать». Он повторял это снова и снова, он знал теперь, что его грех почти так же велик, как и ее ужасный темный грех, хотя он не понимал его до конца…
В тот день они ели слоеный пирог со свининой, приготовленный домработницей — индианкой из Машпи. У него не было аппетита. Отец спросил: «Почему ты не ешь, Гай?» А мать улыбнулась ему и разрезала пирог на три равные части.
— Ты был на исповеди, Гай?
— Да. — Он снова не мог поднять глаз от тарелки. До вчерашнего дня его мать всегда была красивой, с черным узлом волос, смеющимися темными глазами и особым голосом, в котором, казалось, тоже звенел смех. Только теперь она была безобразной, и ему было противно смотреть на нее.
Отец сказал: «Гай, веди себя с матерью как следует».
— Ничего, — улыбнулась мать. — Гай сегодня расстроен. Мы собирались поговорить с ним вчера после обеда, но он плохо себя чувствовал, поэтому мы поговорим сегодня, правда, Гай?