— Ты ужасно выглядишь, доктор Монфорд. — Мар улыбалась, глядя на его голую грудь и спадающие пижамные штаны. Потом она прошла мимо него в комнату и стала осматриваться. Нахмурилась, увидев полупустую бутылку виски и груду окурков в стеклянной пепельнице. Ее черный шерстяной костюм был измят. Она двигалась машинально и выглядела совершенно измученной, как будто у нее уже не осталось ни сил, ни чувств, и все ей было безразлично.
Гай закрыл дверь. Он тряхнул головой и, прогоняя дремоту, заморгал мутными глазами.
— Мар, — запинаясь, сказал он, — какого черта, Мар!
Потом он пошел в ванную, умылся холодной водой и сказал себе, что Мар здесь, в его комнате, — именно здесь, в гостинице «Статлер» на Парковой площади, в Бостоне, штат Массачусетс. Он вернулся в спальню. Мар стояла у окна и барабанила пальцем по оконному стеклу. Вдруг засмеялась и сказала:
— Прием еще не начался? Слишком рано? Мне подождать?
— Мар…
— Ужасно, если женщина не может положиться на своего собственного доктора. Особенно, когда она находится в затруднительном положении.
— Как ты меня нашла?
— Это было совсем несложно. Ведь сейчас в этом городе проходит всего один съезд медиков. Видишь ли, я должна была найти своего доктора. Необыкновенно щекотливое положение. Сначала была у другого доктора в Нью-Хавене. Вчера. У меня в Нью-Хавене живет подруга по колледжу. Заехала к ней, а потом отыскала замечательного доктора. Но он оказался очень занятым человеком, и мне пришлось долго ждать в приемной. Это было вчера, там я прочла четыре географических журнала и почерпнула из них необыкновенно ценные сведения.
— Да? Какие? — Гай, как пришибленный, сидел на кровати. Голова у него раскалывалась, во рту пересохло. Он тупо смотрел, как Мар, устало облокотившись на подоконник, говорила, барабаня пальцами по стеклу.
— Например, я узнала, что мужчины некоторых африканских племен уродуют своих жен так, что другие мужчины их просто не хотят. Но хотят ли они их после этого сами, вот в чем вопрос. — Она усмехнулась, отошла от окна и стала расхаживать по комнате, дотрагиваясь до всего по очереди — до кровати, светильников, носовых платков на туалетном столике.
— Ну, что доктор? — напомнил ей Гай.
— Очень дорогой мужчина. Запросил пятьсот долларов. «Сложное дело, — сказал он. — И у вас прекрасный таз, миссис Макфай».
— Мар!.. Ради бога, Мар! — Он вскочил с кровати, потом сел, а она не обращала на него внимания, и все ходила туда и сюда, и все говорила, и говорила.
— Итак, мой чудесный таз должен быть, видимо, способствовать успеху дела, потому что у доктора было четверо собственных детей, а у его жены, наверно, был ужасный таз. В общем, появилась медсестра, которая привела меня в операционную и сказала, что это не займет много времени. Операционная была белая и чистая, и пахло в ней по-особому. Я сидела и думала о странном запахе и о том, что у доктора жиденькие усы и четверо детей, а у медсестры толстые ноги, а может быть, и ужасный таз. А потом я вспомнила, как мы с Лэрри все эти годы хотели ребенка и как врачи говорили нам, что у нас, видимо, никогда не будет детей; как маленький доктор с кучей детей и жидкими усами сказал, что после этой пустячной операции я уже, наверное, не смогу забеременеть, — я встала и вышла из операционной. Когда я вошла в кабинет, доктор как раз разговаривал с медсестрой насчет наркоза, а я сказала: «До свидания, доктор, до свидания, сестра, спасибо вам большое». Потом мне захотелось увидеть моего собственного доктора, я села на ночной поезд, и вот я здесь.