И ее послушались. Советы Сян люди исполняли всегда, и исполняли в точности.
Ну а пока в распоряжении Луны будет целый мир – естественные науки, математика, поэзия, философия, искусство. Этого ей будет достаточно. Она вырастет как все девочки, а Сян так и будет жить со своей магией, не поддаваясь возрасту и не умирая. Да, будет, и миг прощания так и не наступит.
– Так нельзя, – снова и снова твердил Глерк. – Луна должна знать, что в ней дремлет. Она должна знать, как работает магия. Она должна знать, что такое смерть. Ее надо подготовить.
– Понятия не имею, о чем ты, – отвечала Сян. – Луна обычная девочка. Что было, то прошло. Моя магия ко мне вернулась – да я и не пользуюсь ей особо. Ну зачем расстраивать малышку? Зачем твердить ей о неминуемой потере? Зачем рассказывать ей о горе и печали? Это опасно, Глерк. Неужели ты забыл?
Глерк нахмурился:
– Но почему? Откуда у нас это знание?
Сян покачала головой:
– Даже не представляю.
И она в самом деле не представляла. Когда-то она знала, но знание давно выветрилось у нее из памяти.
Забыть оказалось проще.
Так Луна и росла.
Она ничего не знала о звездном свете, о лунном свете, о тугом узелке, притаившемся чуть повыше переносицы. Она не помнила, как превратила Глерка в кролика, как вырастали под ее ногою цветы, не помнила о силе, которая и сейчас крутила пощелкивающие шестеренки, неустанно приближая, приближая, приближая миг своего конца. Не знала о твердом и плотном семени магии, которое готовилось прорасти у нее в голове.
Обо всем этом она ничего не знала.
Глава 15, в которой Антейн произносит ложь
Нанесенные бумагой раны так и не затянулись как следует. На их месте остались страшные шрамы.
– Это же просто бумага! – рыдала мать Антейна. – Разве бумага способна оставлять такие раны?
Но ранами дело не ограничилось. В порезы проникла инфекция. А уж сколько Антейн потерял крови, об этом и говорить было страшно. Он долго лежал на полу, а безумная узница пыталась – не особенно успешно, – остановить кровь кусочками бумаги. Женщина была одурманена лекарствами, которыми пичкали ее сестры, и очень слаба. Она то теряла сознание, то вновь приходила в себя. Когда стражницы наконец заглянули в камеру, Антейн и безумица лежали в такой большой луже крови, что сестры не сразу поняли, чья то была кровь.
– А почему, спрашивается, – кипела мать, – почему они не прибежали, когда ты звал? Почему бросили тебя одного?
Никто не знал, почему так получилось. Сестры утверждали, что сами не понимают. Они ничего не слышали. Одного взгляда на их побелевшие лица и налитые кровью глаза было достаточно, чтобы поверить: они говорили правду.