– Ханорик, наверное, – поправил адвокат. – Ты ж говорила, что это смесь хорька и норки? Ханорик, значит?
– Ханорик, ханурик, какая разница, хоть канарейку! Быстрее домой будете уходить, а не сидеть допоздна. Животное кормить надо.
Тина лихо развернулась, тряхнула рыжей копной волос и с гордым видом удалилась, цокая шпильками и понимая, что последняя фраза за ней, а значит, хоть в чем-то она своего начальника сделала.
– Канарейку, – Каховский опять посмотрел в окно, где в толще ветвей деревьев наверняка обосновались невидимые птицы. – Канарейка – это мысль неплохая.
В детстве у Артема в комнате жил кенар. Пел отчаянно, ухода требовал мало, главное было – вовремя корм подкладывать и не давать поилке иссыхать. Первый кенар благополучно сдох от жажды, когда маленький Артем оставил его на выходных, не проверив поилку, а сам с родителями укатил на дачу. Дело было в жару, птица не простила такого отношения, в связи с чем Артем долго плакал и хоронил ее со всеми почестями, о которых в то время знал.
О втором кенаре Артем заботился по книгам, поэтому тот прожил дольше первого, но все равно сдох от какой-то болезни после того, как потерял почти все перья.
Артем решительно надел пиджак, висевший на спинке кресла. Времени до конца рабочего дня оставалось немного, хотя его уход все равно никто бы не контролировал, в чем, кстати, и заключается главная прелесть работы адвоката.
Каховский знал, где находится переехавший недавно птичий рынок. В зоомагазин он идти не хотел, несмотря на то что тот был в двух кварталах от офиса адвоката. В зоомагазине нет духа, присущего птичьему рынку. Звери, рыбы и птицы в зоомагазине – товар на прилавках, хотя, возможно, и хорошего качества. На птичьем рынке можно взять бракованный товар, но там есть атмосфера, которая присуща только рынку. Рынок – это не только купи-продай. Это общение.
На рынок Каховский вошел, помаявшись перед этим в городских пробках и несколько раз передумав заводить пернатого друга.
Он прошел по торговым рядам с аквариумными рыбками, противно пахнущими рыбьим кормом, потом повернул к шумным птичьим стеллажам и, замедлив шаг, стал присматриваться. В клетках, стоявших на прилавках и висевших над головами, сновали беспокойные птицы разных пород и расцветок, издавая различные звуки, среди которых Артем пытался уловить знакомые нотки, ранее слышанные в детстве. Он помнил, что не все канарейки поют, точнее, поют самцы, да и то лишь те, кто умеют.
Внимание Артема привлекла одна птица – ярко-желтый кенар, явно старавшийся взять несколько звуковых октав. Кенар выглядел молодо и в перерывах между трелями чистил клюв о загаженную пометом жердочку. Артем наблюдал за ним минут пять, такая длительная остановка потенциального покупателя не смогла не привлечь внимания продавца. Мужчина – продавец птиц, с полуседой всклокоченной бородой, одетый не по сезону в ужасную ватную фуфайку защитного цвета, имел облик партизана, сошедшего с плакатов времен Второй мировой войны. Его голубые глаза, окруженные сетью морщин человека еще не старого, но явно никогда не носившего солнцезащитных очков, внимательно разглядывали Каховского.