Очень странные увлечения Ноя Гипнотика (Арнольд) - страница 183
– Может, тогда зайдешь завтра? – спросил старик.
– Обязательно.
На следующий день после школы я постучался к нему в дверь, он открыл и прямо с порога спросил:
– Что ты хочешь узнать?
Я снимаю с полки Уитмена, листаю, нахожу поэму «О теле электрическом я пою». Просто замечательно, что исчезающая женщина использовала ее название в качестве адреса, ведь я-то ассоциировал ее видео с медленным распадом физического тела, а она, возможно, воспевала его электричество. «О тело мое! Я не покину подобье твое»[41], – пишет Уитмен, и я начинаю подозревать заговор: не иначе как мои странные влечения скооперировались, желая напомнить мне, что мир одновременно очень реален и полон реальной магии.
Я перечитываю письмо от [email protected]: «Что ты хочешь узнать?»
100. прекрасный участок земли
– Не знаю, – говорю я, и это чистая правда. Мама и папа молчат, только смотрят на меня, но я не могу встретиться с ними взглядом, поэтому продолжаю говорить дальше: – Я не знаю, чего хочу. Я не знаю про следующий год или про следующее десятилетие. – Мне легко и просто, мозги прочищаются, душа освобождается. – И спина у меня не болит, травмы не было, я вас обманул, простите. Лучше бы я не врал…
Родители по-прежнему молчат.
– Не уверен, что мне вообще нравилось плавание, как всем вокруг казалось. Вот как с твоей сладкой картошкой, пап. В детстве я однажды съел порцию, даже не задумываясь. Но дальше ты каждый раз наваливал мне ее на тарелку и думал: «Я же знаю, как Ною нравится моя сладкая картошка», а на самом-то деле мне она не особо нравилась. Так что, возможно, я все-таки пойду в институт. И возможно, буду заниматься плаванием. А возможно, не буду. Я не знаю. Но давать обещания? Вы действительно хотите меня заставить? Тогда я вообще свалю в Европу. Вот ляжете спать однажды, проснетесь утром, а меня уже нет…
Мама с папой все еще хранят молчание, что несколько обескураживает, но зато они и не пытаются меня урезонить, хотя завелся я не на шутку.
– Вы вечно твердите, будто я могу рассказывать вам что угодно. Вот и получайте. Я вам рассказал что угодно. На самом деле, рассказал абсолютно все.
Папа начинает плакать, потому что как же иначе.
– Я буду делать ошибки, – продолжаю я, – но это будут мои ошибки. Договорились?
Они кивают, и теперь мы втроем обнимаемся, и я вдруг вспоминаю, как мы жили раньше, много лет назад, когда я был маленьким, еще до рождения Пенни. И хотя теперь я не могу представить нашу семью без нее, было нечто особенное в нашей тогдашней троице, нечто неразделимое и магическое, и, что бы это ни было, оно сейчас здесь. Объятия заканчиваются, я выхожу из кухни и бросаю последний взгляд на родителей, которые лучезарно улыбаются друг другу. Они по-прежнему в слезах, но все-таки улыбаются, и я понимаю: какой бы неразделимой и магической ни казалась наша троица, у мамы с папы уже была своя жизнь, когда я даже еще не появился.