Что с ними будет? Никто этого не знает, и гадать об этом не стоит.
Позднее, вечером, Балинт, проголодавшись, да и тяжело, и непривычно было сидеть так долго не двигаясь, снова начал плакать — без слез, только жалобно скуля, как маленький щенок, который боится.
— Не реви, — снова сказал Янош. — Не реви, кому говорю.
— Я… я не реву.
— Ничего, не пропадем.
— Наш папка, — всхлипывал младший.
— Не реви, все равно не воскресишь его.
— Теперь и мы умрем…
— Сказал тебе, замолчи.
— Яни, и никого у нас нет, никто нам не поможет.
— Есть.
— Кто? Кто нам поможет? Никого нет.
— А пуста? Она как и была, так и осталась наша.
У Яноша пересохло в горле, он вышел во двор, пошел к колодцу, чтобы попить воды, избавиться от горьковатого привкуса во рту, и тут он увидел, что Собосло заняли русские — они с Балинтом сидели в доме и ничего не слышали, а теперь он вдруг увидел, что по улице мчится галопом эскадрон казаков, все в красных шапках, на длинногривых лошадях, под мышками зажаты винтовки.
— Вот это да. — Глаза Яноша сделались совсем круглыми.
Он был потомственным табунщиком и сразу заметил, как ловко сидят в седле всадники. «Так же, как я, почти так же», — подумал он.
Потом эскадрон исчез, только клубы пыли остались за ним, а когда они поредели, рассеялись, по дороге двинулись солдаты — чтобы исполнилось то, о чем только что говорил тринадцатилетний сын пастуха Янош Буйдошо, утешая своего младшего брата: погибшего отца заменит им пуста и вся страна, Венгрия.
1954
Перевод Л. Васильевой.
Меня разбудил телефонный звонок.
— Алло, это ты? Говорит N. Когда мы могли бы встретиться? Я с трудом раздобыл твой адрес. Ты, кажется, через несколько дней уезжаешь? Ну так как?..
Договорились, что поужинаем вместе. Не повезло ему, думал я одеваясь, наверняка нагрублю ему сегодня. Мне хочется спать, но из-за своей дурацкой вежливости и из-за нескольких литров вина, выпитых когда-то вместе, я должен теперь одеваться, идти с ним ужинать, хотя я совсем не голоден, — и в результате еще одна бессонная ночь. Ну да ладно, спать можно и дома…
Постарел немного, подумал я, когда увидел его. Очевидно, и он то же самое подумал обо мне.
— Ну, здравствуй!
— Здравствуй.
Так две собаки разглядывают друг друга, встретившись на дороге. Правда, у него было преимущество передо мной: он хоть что-то знал обо мне — например, то, что я в Париже, я же о нем не знал ничего. Только то, что он оставил Венгрию восемь или девять лет назад.
— Ну, как живешь?
— Да как тебе сказать. Шиву понемногу. В общем… живу. Одет, обут, не голодаю.
— Ну а работа?