– Замечательно, – мрачно резюмировал я. Нейрохирург промолчал. Он с каким-то легким подозрением посматривал мне в глаза.
– А знаешь… – задумчиво подметил он, – а ведь ты не моргаешь.
Я опешил.
– Разве?
– Да, – он уверенно моргнул, – на моем интерфейсе твой показатель частоты моргания молчит с того самого момента как ты пришел. Ты за собой этого не замечал?
– Это… это же как бы… – замялся я, невольно сосредоточив все свои чувства на веках. Те в самом деле даже ни разу не шелохнулись, – да за таким же никто не следит обычно. Это ведь безусловный рефлекс.
– Ты прав, – согласился нейрохирург, снова быстро моргнув. Потом еще дважды. Я тряхнул головой. Не хватало еще теперь замечать каждый раз, когда кто-то моргает.
* * *
В зал стягивалось все большее количество людей. Были среди них и старые и молодые, но всех объединяла общая черта – пристальный, взвешенно-маниакальный взгляд, которым они облепили меня со всех сторон. С подобным интересом разглядывают, скажем, редкий минерал или же необычайного расцвета лягушку, основную ценность в которой представляет вовсе не ее уникальная неповторимость, а пигмент, дарующий удовлетворение жажде к новизне. Эдакий философский камень, который во что бы то ни стало необходимо извлечь, даже если на пути стоит непрерывность биоритма его носителя. Я чувствовал себя полезным ископаемым, антиквариатом, выставленным на аукционе неадекватных богачей.
Мне становилось неуютно, в голову настойчиво лезли всякие вопросы, которые мне не терпелось всем им задать. Глупые вопросы, для опровержения моих параноидальных домыслов. Но именно само осознание всей их нелогичности сдерживало и придавало сил. Эти люди – лучшие из лучших. Венец цивилизации, борцы за продвижение вперед!
Они слишком благоразумны, чтобы позволить мне пропасть в бездне их исследовательского интереса. Подобные доводы рассудка угнетали мою тревогу, более того, я был уверен, что где-то среди них стоит венец гармонии человеческих пропорций, который хоть и не блистал отзывчивостью, но, несомненно, был способен ободрить.
Я проштудировал толпу собравшихся тем самым бессовестным приемом, который они сегодня хотели изучить. Но сколько бы ни смотрел, того самого пространственного соотношения линий её тела я не находил. Я уже хотел было уточнить насчет нее у нейрохирурга, как дверь в помещение в который раз открылась, и зашла она. Невероятная, все так же радующая глаз, но…
Лицо её было осунувшимся, бледным, а взгляд, обычно провоцирующий дрожь в коленках слабонервных, был потухшим. Теперь он уже не порабощал, а призывал насторожиться и выяснить, что с ней не так. С точки моего экстраординарного зрения, я в целом отметил упадок яркости ее внутреннего света, выступающего здесь показателем слаженности всех поддерживающих в ней жизнь биохимических реакций. Сейчас этот свет тлел в энергосберегающем режиме. Был он направлен внутрь самого себя, не растрачивая, как раньше свою обольстительную силу.