В распахнувшемся отворе двери появилась сияющая физиономия Галатопова. Михайлов глянул на нее и сам не смог сдержать улыбки.
— Знаешь, Галатопов, кого ты мне напоминаешь?
— Кого, Николай Николаевич?
— Иностранца. Те и с причиной и без причины, везде и всюду давят лыбу. Нам это так дико. У нас, если бы не знали, что это иностранец, давно бы приняли за Иванушку-дурачка.
— Но я стараюсь, товарищ капитан, правда стараюсь не походить на иностранца, но у меня не получается быть серьезным. Вот как вы. Всегда такой сосредоточенный, такой задумчивый, прямо Цицерон какой-то или Сократ, — продолжая улыбаться проговорил Галатопов.
— Да иди ты к такой матери, Галатопов, — вспыхнул Михайлов, — с тобой и пошутить нельзя. Принес калейдоскоп?
— Да, вот, — протянул Галатопов Михайлову игрушку, завернутую в полиэтилен. — Можете лапать. Ваши отпечатки я снимать не буду. Обещаю.
Михайлов взял у Галатопова кулек с калейдоскопом и положил его перед собой на стол.
— Хорошо, — сказал, посмотрев на него. — Когда будут готовы фотографии?
Галатопов вскинул глаза кверху, поискал там ответ, потом сказал Михайлову:
— Ну, где-то во второй половине. У меня еще с ночного происше…
Михайлов резко оборвал его:
— В десять принесешь. Три часа достаточно, чтобы проявить пленку и напечатать снимки.
— Но ведь я с ночи, товарищ капитан. Сейчас будет Синявин, он и наштампует.
— Но пленку-то ты можешь проявить, лентяюга?
— Проявлю.
— И скажи Синявину, чтобы сделал пару фотографий потерпевшего для телевидения и в газету. Нет, в газету, пожалуй, не надо. Хватит и телевидения. Прокрутят раза три-четыре — достаточно. Впрочем, одну фотокарточку можно отправить в соседний город — их телевидение охватывает километров сорок в округе.
— Я передам, — сказал Галатопов и быстро выскочил из кабинета.
Михайлов вытащил из кулька калейдоскоп. Обыкновенная игрушка. Сантиметров тридцать пять — сорок в длину, желтые пластмассовые колпаки, в один из которых врезан глазок, картонный остов с лубочными картинками по поверхности — обыкновенный малопримечательный калейдоскоп. Там гудят задорно струны гуслей, — это молодой гусляр в красной на выпуск льняной рубахе собрал на ярмарке досужий народ. Рядом с ним звенят бубенцы и заливается дудка. Задорная, бойкая «Камаринская». Она завела не одного. Веселят гусли, подзадоривает рожок из коровьего рога. Весело барышне в ситцевой яркой блузке и алом платке, весело девке-молодке в длинном бордовом сарафане Любо глядеть на молодых и седовласому старцу — он уже еле держится на ногах, опирается на кривую клюку, а кажется, что и сам готов сорваться в пляс, да удерживает его здоровье немощное и баба ухмыляющаяся, схватившая его за пояс сзади. Но вовсю разошелся плясун, присел на одну ногу, выставил другую — вот-вот закружит на полусогнутой возле девицы-лебедя, взмахнувшей перед ним подолом своего передника. Сколько света, сколько радости, сколько счастья на этих мастерски выписанных лицах! Нет, немного ошибся Михайлов: не такой уж он и заурядный этот калейдоскоп — уж больно профессиональная работа. Вроде как и не репродукция. Будто старина какая-то. Может, этот калейдоскоп имеет определенную ценность? На рисунок взглянешь — глаз оторвать невозможно, однако пластмассовые колпаки говорят о том, что игрушка не может быть древней. Подделка?