— Да ладно тебе, — скривился Таранов, — жалко, что ли?
— Не жалко, только проку что? За ум возьмешься? По-честному жить станешь?
— Опять за свое. Заладила одно и то же: честно, честно… Ну, пожила ты честно, честно горб заработала да кучу болячек, разве сама не видишь? А всё наставляешь, учишь чему-то. Может, хватит? Жалко налить, так и скажи, только не грызи ради Христа.
— Ох, ох, ох, загрызла прямо, дальше некуда. А насчет жалости, постыдился бы: разве я что жалела для тебя когда?
— Да ладно, не начинай снова, и так тошно, наливай уж, не ерепенься.
Баба Дуся закряхтела неодобрительно, достала из серванта поллитровку прозрачного самогона, поставила перед Тарановым на стол. Малосольные аппетитные огурчики расположились на маленьком узорчатом блюдце. Порезала баба Дуся племяннику и сухой колбасы, оставшейся после вчерашнего. Таранов с ходу бухнул полстакана, надкусил сочный огурец, бросил в рот шматок колбасы и побрел неторопливо в единственную комнату тетки.
Комнатушка бабы Дуси была скромная, три на четыре, а то и меньше. По крайней мере, так казалось из-за обилия громоздившейся тут мебели. Сервант у правой стены упирался в металлическую сетчатую кровать, кровать — в массивный платяной шкаф. За шкафом какие-то коробки. Вот и вся одна сторона. С другой стороны — напротив серванта — старый потрескавшийся в некоторых местах дерматиновый диван с вытертыми цилиндрическими подлокотниками и небольшой полочкой над изголовьем, на которой располагались шесть керамических слоников: мал, мала, меньше. Впритык к дивану — круглый стол, покрытый застиранной скатертью.
Таранов плюхнулся на кровать, уставился на старые, пожелтевшие от времени фотографии на стенах. С детства знакомые лица: бабуля с молодой еще бабой Дусей, мать, отдельно дед. А вот и он с матерью: лопоухий и белобрысый. Сколько лет-то прошло? Представить страшно.
Вдруг взгляд его упал на сервант, где возле небольшого ряда старых выцветших книг лежала сложенная вчетверо десятка. При виде купюры на Таранова снова накатила вчерашняя проблема. И тут же возникла мысль: а ведь такая сумма вполне может оказаться у тетки, он помнит, как еще совсем недавно она интересовалась у него курсом валют, — неужто просто так, для кого-то? Сомнительно. Наверняка именно она переводила свою пенсию в доллары, а перед ним лукавила. И сколько же ее теперь у старушки?
Таранов поднялся, подошел к серванту, стал отодвигать книги в надежде что-нибудь обнаружить, не может же она хранить валюту на сберкнижке, испугается, государство у нас такое непредсказуемое, сколько раз вот так наказывало.