В молитвеннике, раскрытом перед девушкой на окне, горный ветер давно уже шаловливо перевернул страницы, а Лукреция и не заметила этого. Но вдруг ее грезы спугнул хорошо знакомый голос.
Она выглянула в окно и увидела рядом с привратницей коричневую рясу патера Панкрацио. Его задорное загорелое лицо веселее обычного смотрело на божий свет, и при этом он требовал, чтобы его незамедлительно провели к синьорине: ему нужно сообщить ей радостную новость.
Почти сейчас же он вошел к ней в келью и объявил:
— Радуйтесь, синьорина Лукреция! Вы снова хозяйка Ридберга. Наш славный полковник творит одно похвальное дело за другим во искупление своей старой и тяжкой вины. Завтра из Кура приедут судейские снять печати и открыть перед вами двери отчего дома. Благослови господь ваше возвращение под родной кров!
За лето и осень одного-единственного года герцог Генрих Роган быстрыми и решительными ударами завершил свой поход на Вальтеллину. Свежие лавры четырех побед, редкостных для любого полководца, увенчали его чело.
На сей раз его талант радостно развернулся во всю ширь, ибо воевал он с внешними врагами Франции, а не с детьми одной отчизны на своей же французской земле. Раньше сердце его обливалось кровью, когда он поневоле вел одних соотечественников против других, своих единоверцев-кальвинистов против французов-католиков, ныне же он предводительствовал французским войском, в котором были слиты оба исповедания. Перед битвой под Мор-беньо, где полкам его противостояли превосходные испанские силы, к тому же угрожавшие им с выгодных позиций, он, против галльского обычая, повелел всем своим солдатам на коленях помолиться господу, да поможет он им в ратном деле. Кальвинистский капеллан самого герцога сотворил молитву с протестантами, а католический патер осенил единоверцев своих крестным знамением.
Никогда еще Роган не проявлял себя таким дальновидным полководцем, как на этом труднообозримом, прорезанном ущельями и стиснутом ледниками поле боя. Его молниеносные действия, без промаха бившие в цель, были под стать ни с чем не сравнимой выдержке, которая отличала его аскетическую, беспощадную к себе натуру. Он мог по сорок часов кипеть как в котле, не нуждаясь в освежающем отдыхе.
Две армии наступали на него с двух сторон, причём каждая вдвое превосходила численностью его силы, а он носился вверх и вниз по долине, то бросался навстречу одному противнику, то, круто повернувшись, нападал на другого, пока не вытеснил обоих — испанцев и австрияков — с граубюнденской земли и пока вся нескончаемая долина Адды, вся Вальтеллина, десятилетиями не знавшая хозяина и переходившая из рук в руки, не оказалась во власти его оружия.