...Недаром Николай Петрович называл Парашу другом и товарищем. Даже в отсутствие прямых свидетельств ее участия в делах Николая Петровича нельзя сомневаться, что в последних нерадостных театральных хлопотах Параша была ему главной советчицей. Уж она-то, пройдя школу крепостной актрисы, куда лучше графа понимала настроения и думы останкинских затворников. И наверняка ей принадлежит немалая заслуга в том, что Шереметев постарался смягчить тяжесть удара. В первую очередь это касалось женской части труппы.
«Деушкам же, занимавшим до сего места актрис и танцовщиц, даю я позволение приискивать себе женихов, коим в награждение и назначаю суммы на приданое», — значилось в графском приказе.
В Останкине собирали наемные подводы для актрис с их скарбом, и те, погрузившись, отправлялись на жительство в Москву. Расчет был понятен: там в многолюдье хорошенькие барышни быстрее могли приискать себе подходящие партии. Вплоть до выхода замуж им сохранялось жалованье и «все прочее содержание». После же счастливого события было велено «оную останавливать».
Мужской части труппы повезло меньше. Для нее подыскали должности при барском дворе. Декорации разительно поменялись: танцовщики надели лакейские ливреи, кое-кто из них стали графскими скороходами, виолончелистов определили в официанты, скрипачей — в «садовые ученики».
Про Шереметевых писали, что они, не замеченные, правда, в продаже людей, неохотно давали вольную. Во всяком случае, «по кончине театра» ее получили лишь ведущие актеры и актрисы.
Возможно, Шереметев и думал в будущем вернуться к любимому делу. Насколько болезнен для него оказался этот развал, говорит и то, что ядро танцевальной труппы, четырнадцать человек, он все же оставил, перевел в Петербург. Быть может, чтобы не растравлять душу Параши, планировал на небольшой сцене Фонтанного дома ставить только балеты. И писал в Кусково, где еще «тлел» балетный класс: «Танцевать учить только 3 раза в неделю, а не более, потому что без нужды мучить не нужно».
Вот именно... «без нужды». Дальше все пошло не так, как задумывалось. Графу стало не до балетов. И танцовщиц, привезенных из Останкина, назначили «деушками при комнате Прасковьи Ивановны». Вот в таких хлопотах шел месяц за месяцем.
Единственное, чем следовало бы тогда Шереметеву заняться, это попытаться спасти Парашу, увезти ее, «слабую грудью», куда-нибудь в Италию, подальше от сырости и туманов, проникавших сквозь высокие окна Фонтанного дома.
Быть может, солнце и теплый воздух, согрев легкие Параши, хотя бы отодвинули ее конец. А ведь через оставшиеся ей три года граф был бы рад за все свои богатства купить для нее еще год, ну пусть месяц или хотя бы день жизни. Но будет поздно...