— Иерусалимского договора? — удивленно пробормотал поэт. — Но ведь это — только легенда!
— Нет. В Иерусалиме в присутствии Фридриха, промеж бессмысленного ожесточенного кровопролития, которому предавались противостоящие рати, мы действительно заключили договор с исламскими мудрецами. Мы не стали писать его на пергаменте, но его знак — двуликая голова, с которой мы не расстаемся. Ее лица — Восток и Запад. Такие разные, но стремящиеся к одному и тому же. К миру. Они смотрят в обе стороны, чтобы от их взгляда не ускользнуло ничто.
Данте внимательно слушал француза, и внутри у него стало нарастать беспокойство.
— Вы предали Святую Землю! — ледяным тоном заявил он. — Вы же поклялись ее освободить!
— Нет, мессир Данте. Мы предали лишь мелких тщеславных людишек ради высшего блага. Ради воистину всемирной империи!
На поэта нахлынули сомнения. — А что, если планы тамплиеров и поддержавшей их Венецианской Республики и правда идут гораздо дальше грабежей в Вечном городе?
— А ведь наш замысел почти провалился. Казалось, он погиб вместе с династией Фридриха. Но теперь его можно снова осуществить, и на римский престол взойдет законный наследник императоров Священной Римской империи. Наследник Фридриха!.. Присоединяйтесь к нам! — в очередной раз настойчиво попросил поэта француз.
— Наследник Фридриха?.. Что это еще за призрак? — пробормотал Данте без особого убеждения, но обуреваемый смутными сомнениями и слабыми надеждами.
— Это не призрак. Он жив и готов объявить о себе. Он завершит великое дело Фридриха — установит границы мира.
— В каком смысле?
— Таков был неосуществленный великий замысел Фридриха.
— Да что это вообще за наследник?
Монерр открыл было рот, но замолчал и попятился, словно намереваясь удалиться.
Впрочем, он не ушел, а скоро заговорил вновь:
— Мы поклялись под страхом смерти не говорить, кто он. Это последний сын Бьянки Ланчи, единственной женщины, которую Фридрих любил. Его удалили с императорского двора и спрятали в монастыре среди верных императору монахов, спасших его от римского папы и властолюбивого сводного брата Манфреда.
— Это наследник, о котором пишет в своей «Хронике» Майнардино? — задумчиво спросил Данте. — Чье существование сейчас пытается доказать Бернардо? Это его вы хотите возвести на трон и ради этого убиваете людей?
Француз молча попятился.
На углу Баптистерия он пробормотал:
— Присоединяйтесь к нам! Время еще есть! — и скрылся в темноте.
Данте опустился на один из саркофагов, стоявших у южных дверей храма. Солнцем раскаленный за день камень был еще теплым.