– Я должен сказать тебе это лично. И должен спросить у тебя кое-что дико важное, – сказал он. – О боже, это просто безумие. Я невероятно нервничаю, Мел. Но я скажу тебе сразу же, как только ты приедешь сюда завтра. Я уже давно хотел тебе об этом сказать, но не мог. Не мог до сего момента. Но теперь могу. И я не могу больше ждать. Это важно, Мел. Это… о боже.
– Ник… – Я расхаживала по своей спальне, прижав левую руку ко лбу. За все время нашей дружбы – почти двадцать лет – я никогда не слышала, чтобы Ник был так взволнован. – Ты не можешь просто сказать мне сейчас?
– Приходи завтра, часа в три, – ответил он. – Об этом нужно беседовать лично.
Я еще раз звоню в дверь, потом проверяю время на телефоне. Подавив зевок, я поднимаюсь на цыпочки и пытаюсь заглянуть внутрь сквозь стеклянные боковые панели двери. Зная Ника, я могу предположить, что он передумал или выскочил за буррито, встретил кого-нибудь знакомого и увлекся разговором.
Но, с другой стороны… он так настаивал на том, что должен лично поговорить со мной в три часа об этой «дико важной» вещи. Вряд ли он мог о таком забыть.
Всю ночь я вертелась в постели, пытаясь догадаться, что это могло бы быть. Странно, как можно знать человека настолько долго и при этом самым прискорбным образом не понимать его.
Во времена моего детства Ник жил по соседству, и мы с ним были неразлучны с того дня, как его семья переехала в наш район. Я познакомилась с ним у ручья, где он ловил лягушек – и я едва ли не силой заставила его отпустить их на волю. К вечеру мы сообразили, что его комната расположена на втором этаже – и моя тоже, только в нашем доме, так что можно подавать сигналы через окно. А к концу недели он подарил мне портативную рацию и сказал, что я его лучший друг.
Когда нам было по десять лет, он преподнес мне «подвеску дружбы» – вроде тех, которые девочки обычно дарят другим девочкам. Он отдал мне половинку с надписью «лучший», а сам носил ту, на которой было написано «друг», но всегда прятал ее под рубашкой, чтобы никто не распускал сплетни – впрочем, кто-то стал бы их распускать.
Ника любили все.
Летом, после окончания седьмого класса, Ник резко повзрослел, и все изменилось.
Его голос стал ниже.
Его ноги сделались длиннее.
Даже черты его лица стали более четкими и выразительными.
Он словно вырос за пару месяцев, и я поняла, что смотрю на него так, как не смотрела никогда прежде. А когда ночью закрыла глаза, то обнаружила, что думаю о том, каково было бы целоваться с ним.
До того я могла прибежать в соседний двор с неаккуратно собранными в хвост волосами и спросить, не хочет ли Ник покататься на велосипеде… и буквально на следующий день я уже стала тщательно причесывать волосы и наносить на губы мятный бальзам перед каждой встречей с ним.