— Куда! Куда! Дурацкая морда…
— Но, но — я дворянин, и это вам может не пройти даром…
— Извините. Куда он побежал? Ради бога, скорее. Это опасный преступник.
— Он? Он побежал кустами и спустился в ров. Теперь он уже скрылся из вида.
Фокс окинул его глазами: обычный бедный дворянчик, разжившийся на каком-нибудь мошенничестве и сейчас «путешествующий», не зная, как это делают порядочные люди. Трусоватый малый. Он не любил белоручек.
Он подождал, пока подоспеют двое оставшихся «пакканов», и тогда, махнув рукою в направлении рва, крикнул:
— За мной! Теперь он от нас не уйдет.
Когда цокот жандармских коней замер в овраге, Ян осмотрелся и позвал тревожно:
— Эй, ты, вылазь!
Зашевелилась куча хвороста невдалеке, и из-под нее выполз задом изодранный и измученный Ян Коса. Он удивленно посмотрел на Яна и свалился без чувств: потрясения этого дня сделали свое дело. Тогда Ян подвел Струнку, поднял его тяжелое, обмякшее тело, подбросил и положил на седло впереди, вскочил сам и, не теряя ни минуты, погнал коня к лесу. Они пронеслись по дороге и исчезли в чаще леса, свернули на тропу, почти незаметную с дороги, и остановились только тогда, когда перешли несколько ручьев и были уверены, что никто их не обнаружит. Чаща была густой, на откосе стояли огромные ели, обросшие мхом, их мертвые нижние ветви в серо-зеленой парше мха торчали в стороны, как огромные сухие руки.
Мох покрывал землю так глубоко, что в нем тонула нога. Вековечная тишина царила в первобытном лесу, и, как бы подчеркивая его, звучал изредка голос какой-то странной птицы: «Кать! Кать!» Ян удовлетворенно осмотрелся, опустил казавшееся безжизненным тело, развьючил Струнку и привязал к дереву у ручья, где можно было найти немного травы. Потом он принес воды и плеснул на лицо Косы. Тот по-прежнему лежал неподвижно. Ян вынул из сумки флягу с вином и, с трудом разжав зубы, влил глоток в рот, с облегчением заметив, что у того вздрогнули ресницы. Ян вспомнил, каким голосом он кричал на него, как хотел выдать, но вдруг изменив решение, прошептал, закидывая хворостом: «Лежи! Говорю — не выдам. Но потом я с тобой рассчитаюсь», — и ему стало стыдно.
В тот самый час, когда разъяренные «пакканы» ни с чем возвращались в лощину, намереваясь содрать шкуру с лгуна, направившего их на неверный путь, и Фокс погонял коня, с наслаждением предвкушая месть, в тот самый час в лесу творилось следующее.
Очухавшийся уже Ян Коса сидел на обомшелом пне и с удивлением смотрел на Яна, хлопотавшего у вьюков. Ему было не по себе при виде человека, который его спас, несмотря на то, что он, Коса, покушался его убить.