Противогаз сильно мешал, но Книспель уже кое-как приспособился работать с приборами наведения танковой пушки в этом наморднике. Снять бы его, да нельзя – их «тройка» только что въехала в зону заражения, пусть и изрядно прореженную дегазирующими жидкостями, но все еще опасную.
– Пушка на два часа! – выкрикнул Книспель, обнаружив позицию только что открывшего огонь противотанкового орудия.
– Короткая! – немедленно отреагировал лейтенант Кляйн.
Курт выстрелил, как только танк, качнувшись вперед, замер. Промах!
– Мажете, Книспель! – недовольно констатировал лейтенант. – Соберитесь!
– Осколочный!
Лязгнул затвор, и Курт чуть довернул башню, одновременно буквально на пару миллиметров стронув маховик вертикальной наводки.
Выстрел!
Результата Книспель увидеть не успел. Танк вздрогнул, и рядом с ним в небо взметнулась масса перемешанной со снегом земли. Раздался громкий лязг и россыпь звонких ударов по броне.
– Ходовая разбита, герр лейтенант! – доложил по внутренней связи механик-водитель. – Это было что-то покрупнее русского 45-миллиметрового снаряда. Гусенице точно хана, а может, и пару опорных катков вынесло. Мы теперь неподвижная цель.
– Шайсе! В самом начале боя! – выругался командир. – Продолжать огонь! Будем поддерживать атаку с места. Сколько займет ремонт?
– Да как чинить-то, герр лейтенант? – удивился мехвод. – Мы же по русской химии метров двести уже проехали. Вся ходовая ей перемазана, а дегазировать нечем.
– Осколочный! – потребовал Книспель, возвращая экипаж в горячку боя. Русская пушка продолжала стрелять, несмотря на рваную дыру, пробитую их снарядом в правой части ее щита.
Строй немецких танков изогнулся и уплотнился, втягиваясь в дегазированный бомбардировщиками проход. Выглядело это странно. По виду поле справа и слева от наступающих ничем не отличалось от примерно шестисотметрового участка, в который стремились втиснуться «тройки» и «четверки», предельно сжимая дистанцию между соседними машинами.
Дальше, метров через триста, пробитый силами люфтваффе коридор вновь расширялся примерно до километра, а то и больше, и ближе к позициям противника у немецких танков вновь появлялась возможность развернуться в нормальный боевой порядок. Вот только давать им выйти на простор русские, похоже, не собирались.
Донесшийся с неба вой Книспель не смог бы перепутать ни с чем. Его сослуживцы называли первобытный рев снарядов советских реактивных минометов «сталинскими орга́нами». Ничего общего со звучанием красивого и благородного инструмента Курт в этих завываниях не слышал, но название прижилось.