Громыхали пушки, лязгали затворы, вонзались в тела штыки, и сыпались на землю пустые гильзы. Одни солдаты плакали от бессилия, другие сражались с отвагою обреченных. И вот, когда поражение казалось неминуемым и надежда оставила сердца, с небес на Забытую Армию упали первые цветы — подснежники и душистые белые розы.
Цветы — это ли не абсурд, не глупая шутка? Как могли они остановить Забытую Армию — они, с их пестиками и тычинками, с беспомощными, жалкими лепестками? Конечно, в Упорядоченном мире, где люди — это люди, а цветы — всего лишь цветы, такое было бы невозможно. Но на дворе стояла эпоха Мифа, и Земля Тернов, такая суровая, холодная и реальная, купалась в безбрежном море Сказки, где Мысль и Дело, Материя и Дух перетекали друг в друга незаметно и силу этого мира делили между собой пополам. Анютины глазки, тюльпаны и ирисы, нежные хризантемы и колокольчики, торжественные георгины и бесхитростные гвоздики — цветы сыпались пестрым дождем, устилая землю под ногами, укрывая одежду и наготу. И всякий солдат Забытой Армии, что касался их, забывал о своей призрачной цели и посреди боли, страдания и смерти замирал наедине с собой, в глубокой задумчивости.
Ибо тем, кто чувствовал себя забытым, цветы говорили: "Вас помнят и любят".
Тем, кто считал себя виновным, они несли прощение и разрешение от мук.
Тем, кто замкнулся в себе, они напоминали о красоте Жизни.
Тех, кто пошел против мира, они примиряли с ним.
Тем, кого придавил к земле груз прошлого, они дарили понимание и облегчение.
Для тех, кто считал себя обойденным, они значили запоздалое признание.
А те, кто устал от жестокости, приняли их как знак мягкости, нежности и покоя.
В молчании смотрели солдаты пяти правителей, как рассеивается над Забытой Армией туман отчаяния и злобы, как Зов оставляет их братьев, и пустота заполняется раскаянием и сдержанной печалью. Опускались в землю мертвые, спокойные за свою память, и, словно статуи, стояли с опущенными головами живые. А цветы все падали и падали, и казалось, будто звучит прекрасная музыка, и разным чувствам еще есть место на земле.
Они поблагодарили бы Вертена Ю, если бы они могли.
Но увы — никто даже не знал его имени.
* * *
Рассказ окончен, и мы в замешательстве. Чего мы точно не желали, так это возбудить сочувствие к Вертену Ю. Скажем прямо: жалеть его — значит оскорблять его поступок, полагая, что можно было обойтись и без него. Подобный подход свидетельствует лишь о непонимании тех законов, по которым будет устроен грядущий упорядоченный мир. То, что нам кажется подвигом, для людей вроде Вертена Ю станет нормой, поскольку люди эти будут бесконечно нравственнее, добрее и мудрее, нежели когда-нибудь станем мы.