Правда, для съеденного Путята выглядел удивительно целым: голова, руки, ноги — все при нем. И никакой вурдалачьей бледности, и никаких вампирских клыков. И кое-кто из наиболее храбрых ушкуйников усомнился: а покойник ли пожаловал к ним в гости? Уж больно он свеж да румян для покойника! Может, просто зашел за хворостом поглубже в лес, заблудился, а дурацкая белая тень Пузачу померещилась? А что за елкой кого-то жевали — бесовское наваждение! Ведь никакой крови, никаких костей они там не обнаружили.
На Васятку Пегого, ощутившего липкое прикосновение руки Путяты, эти трезвые доводы не произвели никакого впечатления — он точно знал: к живым присоединился мертвец. Доказательств чего не пришлось долго ждать — упрямо не отвечающий на вопросы товарищей, Путята вдруг упал на колени и завыл, запричитал бабьим голосом: «Ой, не могу больше! Ой, простите! Помилосердствуйте! Ой, не ешьте мои глаза! Ой, не пейте мою кровь! Ой, не грызите мои кости! И-и-и! А-а-а! О-о-о! И-и-и!»
Услышав эти исполненные нечеловеческой мукой вопли, ушкуйники в ужасе отпрянули от голосящего мертвеца:
— Господи спаси и помилуй! Защити нас от Беспятого Анчутки!
Вой и причитания Путяты оборвались так же резко, как и начались — испустив особенно пронзительный вопль, съеденный ратник поднялся с колен и, безучастный ко всему окружающему, застыл столбом. Слегка пришедшие в себя ушкуйники заглянули ему в лицо — глаза были на месте. Но взгляд отсутствовал — глаза Путяты если и смотрели, то только внутрь. И там внутри видели такие невозможные муки, что, в пустых зрачках страдальца уловив их отражение, ушкуйники ужаснулись сильнее, чем услышав визг и вой ходячего мертвеца. И приползший из тьмы безногий Илейка уже не смог увеличить их смятения — тем более, что он не визжал, не причитал, не выл, а только безостановочно ухал, будто никак не мог отдышаться после долгого пребывания вниз головой в трясине: «Ух, ух, ух».
Прикованные к Северной звезде невидимыми цепями Большой и Малый Ковши показали, что наступила полночь — из леса высунулась невероятно длинная, не меньше шести саженей, Костяная Рука, схватила не успевшего даже вскрикнуть могучего Мизгиря и утащила его в чащу. От пережитых ужасов отупевшие до полного бесчувствия ушкуйники даже не подумали отбивать товарища — где им против нечистой силы! Однако вдруг выступивший из тьмы одетый смердом седобородый старик стал укорять отчаявшихся новгородцев:
— Негоже, соколики, предавать своих соратников. Бросать их в беде.
— Заткнись, старый дурень! — сердито огрызнулся Федька Скуловорот. — Протри зенки! Куда нам супротив Костяной Руки?