…о, как тогда Лев Иванович «набросился» на отца Никодима! Припомнил ему и отлучение Льва Толстого, и гонения старообрядцев, и, особенно, крепостное право! Обращение в рабство — при молчаливом согласии Церкви! — девяти десятых русского православного люда. А заодно — зачем-то — и католическую инквизицию. Отец Никодим, разумеется, в долгу не остался: укорил Окаёмова в злостной гордыне, бесовском очернительстве, толстовской и аввакумовой ересях, грехе любострастия — пригрозив Льву Ивановичу, если тот не раскается, вечным адским огнём. И после елейно-приторных укоров упоминание об адском пламени — о котором большинство современных священников, словно бы чего-то стыдясь, предпочитают не упоминать вообще — прозвучало до того резко и неожиданно, что растерявшийся Окаёмов сначала запнулся, а после сорвался на совсем уже откровенную брань, во всех бедствиях и страданиях человечества за последние две тысячи лет обвинив отца Никодима лично. Мол, вся ваша — надо полагать, отца Никодима? а у Окаёмова что же, особенная? — церковь держится только на адском пламени. На что отец Никодим ответил совсем уже не по-священнически, а элементарно по-русски, — чем сразу же вызвал к себе некоторую симпатию со стороны Льва Ивановича и, благо, разговор этот вёлся один на один, способствовал их внешнему примирению: Окаёмов признал про себя право отца Никодима видеть Вечную Жизнь по-своему — как Вечную Муку. Но вот навязывать эту точку зрения своим прихожанам…
Увы, ни в том разговоре, ни после Лев Иванович недооценил привлекательность подобных проповедей для человеческой — в своей сердцевине садомазохистской — природы. Мучить и мучаться — тёмная услада нашего бессознательного (звериного?) «второго Я». Ведь многие, чающие Спасения, очень разочаруются, узнав, что никакого ада, кроме того, который они несут в себе, не существует. Ведь в их тайных помыслах созерцание вечных мук своих ближних является основной компонентой райского блаженства. И что перед этим, можно сказать, глобальным экстазом жалкие земные утехи?! Греховные эротические радости? Ибо: молись, постись, кайся — и будешь спасён! Будешь удостоен вечного кайфа от созерцания вечных мук плохо покаявшихся грешников!
Конечно, это — намеренное упрощение, но… ведь притягивает, не правда ли? И тёмную силу влечения к мученичеству и мучительству Лев Иванович явно недооценил. Прозевал, когда свет христовой любви, воссиявший в зелёных глазах Марии Сергеевны в начале её воцерковления, стал мало-помалу уступать место всполохам адского, возжённого отцом Никодимом, стомиллионоградусного огня.