(Вообще-то — не холодность. Вообще-то — отстранённость. Дистанция — всегда отделявшая Алексея даже от самых близких ему людей. За редчайшими исключениями — к которым принадлежали Окаёмов и, может быть, Валентина. И это притом, что внешне Алексей очень легко сходился с кем угодно: от чопорной гранд-секретарши из мэрии, до подзаборного пьянчужки — вот что вводило в заблуждение, злило до бешенства, но и неотразимо притягивало прелестных охотниц на Алексеевы «руку и сердце». И что, рассказывая Окаёмову о своей безответной любви, вновь и вновь переживала Татьяна Негода — на маленькой кухне квартиры Гневицкого, в нескольких шагах от сражённой несчастьем Валентины Андреевны, за четыре часа до похорон объекта её безответной страсти.)
Некоторая абсурдность Татьяниной исповеди — не то, что она объяснялась в любви к покойнику, а то, что продолжала завидовать раздавленной горем Валентине — мало-помалу начала раздражать Окаёмова: нет, Алексей был прав, не давая женщинам много места в своих мыслях и чувствах! Конечно, к близкому человеку всегда тянет прилепиться не только телом, но и душой, однако… к такой вот, как Танечка Негода, прилепишься — и?.. а разве она одна такая?.. его Мария Сергеевна — разве она другая?
Вообще-то подобные «идеологические» расхождения частенько являлись предметом полушутливых споров Окаёмова и Гневицкого, и за полную эмоциональную автономность, естественно, высказывался Алексей: настаивая на том, что стоит позволить женщине слиться с тобой душевно — и всё! Ты уже раб её прихотей и капризов! Ибо, какими диковинными, причудливыми, завораживающими ни казались бы порой лунные переливы женской души, в действительности — в бессознательной глубине! — они всегда жёстко подчинены логике продолжения рода. Стало быть, при «слиянии душ» — мужская всегда оказывается эмоционально «съеденной». Другое дело, что большинство мужиков это вполне устраивает…
Лёвушка в этих спорах, несмотря на подобные ехидные намёки, обычно стоял на других, если угодно, «профеминистских» позициях. В какой-то мере соглашаясь с другом относительно эмоциональной агрессивности женщин, в целом его угол зрения Окаёмов считал слишком узким, выпячивающим до отрицания какой бы то ни было возможности «мирного сосуществования» пресловутую «войну полов». Не говоря уже о симбиозе — который, как ни крути, изредка, но случается при слиянии женской души с мужской.
И вовсе не Татьяна — хотя внешне, будто бы и она — сейчас заставила Окаёмова безоговорочно согласиться с точкой зрения друга: нет — жена. Вернее: катастрофические — по мнению астролога — последствия Машенькиного «воцерковления» для семейной жизни. Осознав это, Лев Иванович легко справился с раздражением, вызванным Татьяниной не совсем скромной «исповедью» — тоже мне, судья нашёлся! — и продолжил слушать артистку со своей обыкновенной дружеской внимательностью: отчасти, уже и профессиональной — ежедневные астрологические консультации очень развили у Окаёмова умение понимать собеседника.