Когда мы наконец разомкнули объятия, она улыбалась, ее влажные глаза сияли.
– Я думала, ты не придешь, – призналась она.
– Я тоже так думал…
– Давай присядем…
Кабинка была такой крошечной, что нам пришлось снова склониться друг к другу. Джулия стиснула мои ладони на столе, словно ей была невыносима мысль вновь отпустить меня. Я ответил ей крепким рукопожатием.
– Ты так вырос, – пробормотала она, не сводя глаз с моего лица. – Ты похож на них… конечно, на Леона, но и на Ниоб тоже…
Впервые я услышал, как кто-то произносит имя моей матери после Революции. Мне хотелось умолять Джулию не упоминать о ней, и в то же время я желал, чтобы она говорила о ней не переставая.
В это мгновение я понял, что мы говорим на драконьем языке. Я даже не сразу заметил.
– Как ты спаслась? – спросил я.
Я не собирался сразу спрашивать об этом, но теперь, сидя перед ней, чувствовал, что только это и было важно.
Джулия сжала мои пальцы.
– Мы спрятались, – ответила она. – Иксион и я. Пока… все не закончилось.
Дворцовый день. Она говорила о Дворцовом дне. Не с ликованием истого революционера, как кадеты, с которыми мы праздновали сегодня, а как жертва, которой удалось выжить. Ее голос звучал спокойно, и в нем почти не слышалось боли, словно она привыкла говорить об этом, и эти разговоры помогали ей. То, чего я никогда не делал.
– Мы все слышали. Точнее, Иксион слышал. Иксион… – ее голос задрожал и стал громче, – …закрыл мне уши. И с тех пор он уже никогда не был прежним.
Я помнил Иксиона юношей, у которого были блестящие перспективы, и он знал об этом.
– А потом мы вместе убежали на Новый Питос. Я плохо помню, как все тогда было. И мы не обсуждаем это.
В тот момент я сжал ее пальцы.
– А ты? – прошептала она.
«А я?…»
Девять лет тишины стояли между мной и воспоминаниями, словно стена. И я произнес первое, что пришло в голову:
– Мы не успели спрятаться.
Джулия затаила дыхание, держа меня за руки. В ее серых глазах блеснули слезы. Она приоткрыла губы, сглотнув ком в горле.
Я пытался сказать больше. Впервые в жизни я хотел сказать больше. Впервые в жизни было наконец безопасно сказать больше. В конце концов, рядом со мной оказалась родная душа, единственный человек в мире, который бы понял меня.
Но я не мог.
Я натолкнулся на преграду, где заканчивались слова, и преодолеть ее казалось невозможным. Взглянув на Джулию, я покачал головой, и она тоже все поняла.
Как странно спустя столько лет найти успокоение в молчании, так неожиданно поддаться его чарам.
– О Лео…
Ее голос был нежен, словно ласковое прикосновение, и в это мгновение мне показалось, что звука моего потерянного имени, произнесенного с такой печалью, будет достаточно, чтобы я потерял самообладание. Я опустил голову, ожидая, пока стихнут волны накатившей боли, и ощущая биение пульса в ее ладонях, стиснувших мои руки. Она достала носовой платок и сунула в мою сжатую ладонь.