Даже теперь, по прошествии стольких лет, воспоминания о той безумной и безнадежной подростковой влюбленности отдавались в ее душе пронзительной болью. Дороти тогда была совсем ребенком — глупым, наивным ребенком. И угораздило же ее влюбиться в парня, который был для нее абсолютно недостижим. Теперь-то она понимала, что ее чувство к нему было просто нелепым и смехотворным.
Впрочем, она поняла это еще тогда. И Дункан сам так сказал. Конечно, не ей. Просто Дороти случайно подслушала разговор Дункана с его дедом.
Она пришла к ним домой якобы для того, чтобы навестить дедушку Дункана — давнего друга ее родителей. А на самом деле надеялась застать дома Дункана и втайне мечтала о том, что он — может быть — уделит ей какое-то время, побудет с ней, поговорит…
Запросто, по-соседски, Дороти вошла через заднюю калитку в дальнем конце сада. Но когда уже подходила к дому, из распахнутого окна на первом этаже донесся голос ее кумира.
Дороти никогда не подслушивала чужие разговоры. Но тут она замерла на месте, словно громом пораженная. Она слышала каждое слово, и все они были для нее точно пощечины. Именно в эти мгновения романтическая юношеская влюбленность в Дункана, замешанная на слепом обожании и восхищении, обернулась горьким презрением к себе. Тогда она действительно возненавидела себя: свою детскую глупость, свою дурацкую наивность. Дороти очень хорошо помнила свои тогдашние переживания. Впечатление было такое, что ее существо раскололось надвое. С одной стороны, она так и осталась глупой девчонкой, которая по уши влюбилась во взрослого парня и, несмотря ни на что, все-таки питала какие-то сумасшедшие надежды на взаимность. Но вместе с тем в самых глубинах ее детской души, переполненной горечью и обидой, родилась другая Дороти. Взрослая и даже немного циничная, эта новая Дороти все понимала и могла только пожалеть наивную девчушку, которой она была еще буквально пару минут назад.
Да, говорил Дз^кан, у него есть глаза. И он все видит. Он видит, что Дороти в него влюблена, и понимает, насколько это опасно. И, конечно, сделает все для того, чтобы она поняла: ее чувства к нему'— это просто ребячество. Что между ними не может быть ничего такого. Причем, угрюмо заметил Дункан в разговоре с дедом, ему было бы намного проще, если бы Дороти не приходила в поместье, как к себе домой, то есть каждый божий день. И он даже обвинил деда в том, что тот сам поощряет девочку приходить к нему в любое время.
— Я люблю эту девчушку, — отозвался Джордж Эшби-Кросс, и в его голосе слышалась искренняя теплота. — У нее доброе сердце, благослови ее Бог. А я одинокий старик. Когда ты уезжаешь, Данк, мне грустно одному в этом огромном доме.