— Ну, да! Ты — старый пирожник: тебе все блины да пироги. А если мне на завтрашний день не удастся штурмовать крепость…
— Так это будет значить, что мы зело хорошо укрепили ее, и что твои потешные там тоже лихие молодцы. Честь тебе, значит, и слава.
— Ты, Данилыч, меня все только улещаешь. А как ни как, до сих пор честь и слава на их стороне…
— В заморских премудростях — пускай. А мы их нашею русскою хитростью-мудростью перемудрим. Дозволь мне, государь, слово молвить…
— Говори.
— Теперь они, поди, с денной работы все вповалку дрыхнут. Луны еще на небе нету, темень непроглядная. Подобраться бы к ним потихонечку, с бережью великою, да захватить врасплох.
— Как бы не так! На валу они, верно, часовых расставили.
— А тех мы, постой, осилим по-своему. Прикажи только, государь, отпустить мне бочонок крепкого полугару…
— А! Понимаю: военная хитрость! — вскричал Петр и, весь встрепенувшись, вскочил с постели. — Вели трубить сбор…
— Что ты, батюшка! Все тихомолочком да полегонечку. Я — за свое дело, а ты — за свое.
На валу фортеции Пресбург, по распоряжению Зоммера, действительно было расставлено на ночь несколько часовых. Но ночная служба после денной передряги была, видно, не по нутру караульным: один, всего более выносливый и преданный своему долгу, расхаживал еще взад и вперед по валу с мушкетом на плече. Двое, завернувшись в свои плащи, прикорнули под лафетом пушки и изредка обменивались отрывочными фразами. Еще двое спустились сперва в сухой ров между валом и забором под предлогом, что там они лучше защищены от холодного ветра, а затем, пользуясь темнотою безлунной ночи, незаметно скрылись с своего поста, очевидно, не придавая еще должного значения строгой воинской дисциплине.
— Тоже служба называется! — ворчал один из наличных часовых, расположившихся под пушкой, поводя продрогшими плечами. — Глянь-ка вверх на небо: звона, как вызвездило! К морозу, значит. Изволь тут мерзнуть, как пес дворовый, ночь напролет!
— А уйти тоже не моги, — отозвался другой, — этот немчура огнестрельный мастер шутить не любит: бока таки-нагреет.
— Тем, стало, теплее будет! — сердито усмехнулся первый. — Эх-ма! кабы кто хошь шкальчик поднес.
— Как же, дожидайся!
В это время вблизи беседующих, под самым валом, раздался осторожный свист. Неутомимый часовой на валу не замедлил окликнуть свистуна:
— Кто идет?
Отвечал отроческий альт, да так тихо, что двум отдыхающим караульным нельзя было расслышать.
— Что там такое? — заинтересовался один из них. — Пойти разве посмотреть?
— Ступай, коли не лень, — был ответ.