После экзамена я проверяю телефон, но нет ни одного нового сообщения.
«Ты уже родила?» – пишу я, стараясь не думать о том, что это повлечет за собой.
Но Анджела не отвечает.
Через час, за который я успеваю протереть дырку в ковре и сгрызть ногти, в дверь моей комнаты в общежитии стучит Кристиан.
– Привет. Я сдал последний экзамен. Не хочешь устроить праздничный ужин? – спрашивает он.
– Анджела рожает! – вырывается у меня. На его лице отражается такое удивление, что мне хочется засмеяться. – Она написала мне несколько часов назад, но я не знаю, родился ли уже ребенок или нет. Она запретила мне приходить в больницу, но…
– Ты все равно хочешь быть там, да?
– Я посижу в приемной или еще где-нибудь, но… Да. Я хочу быть там. – Я надеваю пальто, потому что в марте в Вайоминге еще холодно. – Не хочешь пойти со мной?
– Ты предлагаешь перенести нас обоих в Вайоминг? Уверена, что получится?
– Нет. Я никогда раньше не пыталась взять кого-нибудь с собой. – Я протягиваю руку Кристиану. – Но папа часто так делает. Хочешь попробовать?
Он колеблется.
– Мы посидим в зале ожидания. Не в родильной палате, – подчеркиваю я.
– Ладно, – соглашается он и берет меня за руку.
Кровь бурлит в венах от связующей нас силы и нетерпения, которое наполняет меня.
Не сомневаюсь, что у нас все получится.
– Хорошо. Давай мне вторую руку.
Я смотрю на наши соединенные руки и призываю венец, отчего с губ Кристиана срывается вздох.
– Тебе легко это дается.
– Призыв венца? Да, у меня получается все лучше и лучше. А у тебя?
Кристиан опускает глаза от смущения и улыбается.
– Не так легко, как у тебя. Я могу призвать венец, но обычно это занимает несколько минут. Да и перемещаться в другое место у меня так и не получается. Это все еще что-то недосягаемое для меня.
– Ну, рядом с тобой призывать венец легче, – признаюсь я и тут же вижу, как загораются его глаза. – Что ж, в путь.
Я зажмуриваюсь и представляю свой двор в Джексоне, осину, журчащий ручей. Окружающее нас сияние усиливается и пробивается сквозь закрытые веки красным отсветом. А затем исчезает.
И вслед за ним ощущение рук Кристиана. Я открываю глаза.
Сарай Такера.
Проклятье. «Наверное, к лучшему, что мне не удалось перенести Кристиана сюда», – доставая телефон, думаю я.
«Прости, – пишу я. – Может, попробуем еще раз? Я могу вернуться».
«Все хорошо. Лучше вернусь домой привычным путем. Увидимся через пару дней. Передавай привет Анджеле».
Я поднимаю глаза и вижу, что Такер смотрит на меня с сеновала. Но ухожу прежде, чем он успевает поздороваться со мной.
Когда я нахожу Анджелу в палате родильного отделения, она, в выцветшем сине-белом больничном халате, смотрит в окно. Ребенок, укутанный в пеленку, спит в нескольких шагах от нее в пластиковой люльке на колесах. Он напоминает маленькое буррито в синей шапочке, из-под которой торчат черные густые волосы. «Уэбстер» – красуется надпись на бирке, прикрепленной к люльке сбоку. Его лицо в багрово-красных пятнах, а глаза припухли, словно он только что поучаствовал в боксерском бою, но проиграл.