Осень кончилась, наступила зима — непривычно теплая даже для этих мест. Время шло к Рождеству, а снега все не было и на газонах безмятежно зеленела трава. Только ночи напоминали о наступившем времени года, оставляя на дорогах и стеклах машин следы заморозков.
— А мне ведь через месяц уезжать, — сказала Марина, глядя через окно в сад.
— Зачем? — по-деловому спросила Маша и протянула к Марине ручки.
— Вот и я думаю — зачем? — вздохнула Марина, усаживая девочку к себе на колени.
— А ты ко мне еще приедешь?
— Да нет, малышка, вряд ли.
— Почему-у? — засопела Маша. — Я хочу! — Она уже включила Марину в свой детский мир и любую попытку к изменению этого мира рассматривала как посягательство на свою собственность. — Ты что, меня не любишь? — спросила она с угрозой и сползла с Марининых колен на пол.
— Ну, что ты, Машенька, конечно, тетя Марина тебя любит, — вмешалась Света, не в силах видеть, как дочка расстраивается.
— Не любит! — закричала Маша, почувствовав поддержку, и топнула толстой ножкой, обтянутой белым чулком в резинку.
Света метнула на Марину умоляющий взгляд. Марина молчала.
— Машенька, тетя Марина тебя любит, очень любит и в гости к тебе придет, она просто пошутила. Правда, тетя Марина?
Марина встала.
— Зачем обманывать ребенка, — не без злорадства сказала она и принялась убирать со стола тарелки.
Маша предупреждающе всхлипнула.
— Мне в Москве надо жизнь налаживать, нету у меня времени по заграницам разъезжать, — продолжала Марина, делая вид, что не замечает панических взглядов подруги. — Хватит, насмотрелась я на всяких уродов, а приличные мужики на меня даже глядеть не хотят.
Маша слушала, мучительно нахмурившись.
— Марин, не при ребенке… — наконец не выдержала Света.
— А чего я такого говорю? Пусть слушает, умнее будет, — Марина повернулась и, аккуратно балансируя, понесла тарелки на кухню. За ее спиной что-то стукнуло и сразу вслед за этим раздался оглушительный, отчаянный рев.
— Ну и стерва же ты! — услышала она голос Светы. — Машка-то тут при чем?
Марина поставила на кухонный стол тарелки и, тяжело вздохнув, опустила руки. Ей было жаль ребенка, Свету, себя. Она быстро вбежала в комнату и, прижав к себе Свету вместе с ревущей у нее на руках Машей, сказала:
— Не плачь, Машенция, я тебя очень люблю и никогда не брошу. Пойдем, моя маленькая, я тебя в кроватку уложу и песенку спою, твою любимую.
Оказавшись у Марины на руках, Маша доверчиво затихла и, склонив кудрявую головку ей на плечо, дала унести себя наверх, в детскую.
— Спят усталые игрушки, книжки спят… — послышалось сверху мелодичное пение. Маринин голос действовал дремотно и успокаивающе.