В это время дня тут почти пусто, не считая группки девочек у камина. Байетт нет. Надо было спросить Кэт, где она, надо было, надо было.
– Успокойся, – негромко говорит Риз, и я нашариваю ее руку и сжимаю изо всех сил.
Я была с ней всегда – во время приступа, который оставил Байетт без голоса почти на неделю, во время приступа, который прорезал ей кожу на спине и подарил второй позвоночник. Я должна быть с ней и сейчас.
Воздух оглашается животным воем. Ледяной страх обрушивается на меня, и я отлепляюсь от Риз. Звук доносится из дальней части школы, из южного крыла, ведущего в кухню.
Я проталкиваюсь мимо девочек у камина и мчусь по коридору, а мимо проносятся классные комнаты и кабинеты. Пусто: Байетт нет, Байетт нет, Байетт нет. Но вот наконец и она – лежит на полу кухни, раскинув руки, и ее темные волосы закрывают лицо.
Пожалуйста, только не это.
Я падаю на колени рядом с ней. Она открывает рот, как рыба, и две струйки крови, которые текут у нее из носа, пачкают ей зубы. По-моему, она плачет, но сказать наверняка сложно. В одной руке зажата пачка крекеров, другая царапает горло.
– Что случилось? – Слова льются потоком, путаясь и опережая друг друга. – Где болит? Что такое?
Она произносит что-то одними губами, и это что-то похоже на мое имя, а потом у нее закатываются глаза. Она вздрагивает, напрягая мышцы, и ее тело изгибается вслед за проходящей по нему волной.
Кажется, я кричу, но я себя не слышу. Кто-то кладет руки мне на плечи и пытается оттащить меня назад. Я отбиваюсь и пытаюсь проверить пульс у нее на шее.
– Привет, – говорю я, когда она открывает налитые кровью глаза. – Это я. Все хорошо.
– Я послала за Уэлч, – говорит Риз. Ее голос звучит спокойно и взвешенно, но я знаю Риз и знаю, что это означает: она в панике. Она обходит нас и встает с другой стороны от тела Байетт, только смотрит она не на Байетт. Она смотрит на меня. – Потерпите, ладно?
В прошлый раз крови было много. Она расплывалась под Байетт, собиралась в щелях между половицами. В этот раз кровь течет только из носа, пачкая рот и стекая на пол. Я закатываю ей рукава и ищу следы ран.
– Мне нужна твоя помощь, – говорю я, склоняясь над ней. Видеть ее такой мучительно больно. – Расскажи мне, что с тобой.
Она поднимает дрожащую руку и хватается пальцами за воротник моей рубашки. Я наклоняюсь так низко, что ее слюна пачкает мне щеку.
– Гетти, – говорит она. – Гетти, пожалуйста.
За всю свою жизнь ничего хуже я не слышала. Ее голос скрежещет, как металл по металлу, как хор миллиона человек, это разом и крик, и шепот, и все, что между ними, и я испытываю боль – физическую боль, пронизывающую меня до костей. Еще немного, и они треснут, как будто сделаны из стекла.