На фото я, Гетти и Риз сидим на диване в вестибюле. Гетти смотрит на меня и что-то рассказывает, а Риз примостилась на подлокотнике у меня за спиной и заплетает мне волосы. Она улыбается – едва заметно, но все-таки, – а у меня закрыты глаза, голова откинута назад. Я смеюсь. Это очень похоже на сегодняшний Ракстер, только диван еще не выпотрошен, а на заднем фоне на подоконнике стоит ваза с ракстерскими ирисами.
– Кто они? Твои подруги.
Я наклоняюсь ближе к странице. Глаза у Гетти теплые и широко распахнуты от радости. Я почти забыла, как она выглядела с двумя глазами.
– Это ведь Гетти? Гетти Гапин? А это, выходит, Риз Харкер.
Я захлопываю альбом, когда психиатр наклоняется ближе, и прячу его под свою доску. Еще одна из команды Паретты, задает про моих подруг вопросы, для которых у нее нет причин. Я не позволю Гетти или Риз стать следующей, кто окажется в этой постели.
Зачем вам это знать
Она склоняет голову набок, выпрямляясь, и складывает руки на коленях.
– Ты хочешь их защитить. Понимаю. Но ты зря беспокоишься, Байетт. Им ничего не грозит. Мисс Уэлч и ваша директриса за ними приглядывают.
Что-то внутри меня щелкает зубами. Я вскакиваю с постели. Слишком быстро – голова тут же идет кругом. Психиатр наблюдает, положив одну руку на тревожную кнопку у края моей кровати. Кнопку на случай экстренных ситуаций.
– Байетт, – говорит она. – Прошу тебя, сядь.
Мир рассеивается. Размывается, искажается, неизменной остается только пульсация венки на ее шее. Раз – я нависаю над ней. Два – она жмет на тревожную кнопку, и включается сигнализация. Три – мои колени упираются ей в ребра, ее рука крепко зажата в моих, костюм порван. Четыре – мои ногти впиваются ей в кожу.
– Байетт! – кричит кто-то. – Что ты делаешь?
Чьи-то руки хватают меня в охапку и дергают назад. Меня кидают на пол, и я ударяюсь головой. Психиатр прижимает к груди руку, по которой струится кровь. На запястье у нее две глубокие кривые отметины. Во рту у меня влажно и липко.
Я расплываюсь в улыбке. Мир вокруг такой яркий и новый! А потом оно уходит, и я снова остаюсь одна. Чья-то ладонь зажимает мне рот. Укол в плечо, темнота.
Пощечина приводит меня в чувство. Я судорожно вдыхаю.
– Выносим ее. Пошли.
Надо мной мигает лампа. Я в своей постели, руки снова стянуты ремнями. Зрение постепенно обретает четкость, размытые фигуры превращаются в людей, и первое нависающее надо мной оскаленное лицо принадлежит Паретте.
– Теперь ноги.
Кто-то наваливается на меня и связывает вместе ноги. Я дергаюсь; что-то внутри отчаянно рвется на волю, пока ремни затягиваются все туже. Ремень на бедрах, еще один – на лодыжках. На запястьях. И – впервые – на плечах, и эти ремни идут куда-то ко лбу и подбородку.