Л е в и ц к и й. Как будто все.
Б е л о у с о в. Ну, до завтра. Отдыхайте, ребята.
Красноармейцы покидают комнату. Белоусов достает табак и начинает свертывать папиросу. За его спиной переминается с ноги на ногу, не решаясь заговорить, Таган. Вздыхает.
Б е л о у с о в. Вздыхай, не вздыхай — бесполезно. Сказано — нет.
Т а г а н. Не хочешь…
Б е л о у с о в. Не могу. Понимаешь? А если бы и мог… Не проси.
Т а г а н(упрямо). Все равно пойду!
Б е л о у с о в. Ты мне брось эти штучки. Дисциплину знаешь воинскую? Ступай.
Понурясь, Таган медленно отходит к двери. Уже оттуда:
— Все равно пойду!
Б е л о у с о в качает головой, улыбается. Затянувшись папиросой, откладывает ее на край стола и достает из сумки бумагу и огрызок карандаша. Еще раз затягивается и, отложив папиросу, начинает писать.
«Родная! Прости, что пишу редко. Дел — невпроворот. И все — срочные. Трудно? Да. Все ново, необычно, незнакомо. И постоянно ощущаешь огромную ответственность. За каждый поступок, действие, слово. Перед кем? Прежде всего перед партией. Перед собственной совестью. И, пусть это звучит немного высокопарно, — перед потомками. В революции нет проторенных путей. Каждый из нас — первопроходец. Каждый делает историю. Не улыбайся. Здесь, в Хиве, я понял это с какой-то особой отчетливостью.
Завтра с отрядом ухожу на задание. И, как всегда в таких случаях, ноет где-то под сердцем. Труднообъяснимое чувство. Точно идешь в темноте, зная, что где-то рядом затаился враг. Вот-вот последует удар. Ты весь напрягся, подобрался внутренне и ждешь, ждешь, а удара все нет и нет…
Впрочем, в этот раз обстановка как будто ясная. А сердце все равно щемит…»
Улица возле гостиницы. Стоит возле машины задумавшийся Ахмедов. Сигарета догорела до самых пальцев. Ахмедов кидает ее на тротуар, тщательно затаптывает. Из гостиницы выходит Харумбаев. Подходит к Ахмедову. Окликает. Шофер не слышит. Харумбаев трогает его за плечо.
Х а р у м б а е в. Уснул, что ли?
А х м е д о в. Думаю.
Х а р у м б а е в. Дело. Возраст у тебя самый что ни на есть философский. Поехали, Софокл.
Садятся в машину. Харумбаев достает пачку сигарет. Она пуста. Раздраженно комкает ее.
Х а р у м б а е в. Что куришь?
Ахмедов молча достает сигареты и протягивает Харумбаеву. Тот закуривает и откидывается на спинку сиденья.
А х м е д о в. Домой?
Х а р у м б а е в. Домой. Доконают меня эти туристы!.. Вот что, Ахмедыч, — с утра на рыбалку едем.
А х м е д о в. А этот?
Х а р у м б а е в. Придумаем что-нибудь. Ну, в Ургенч, что ли, вызовут…
А х м е д о в. В субботу?
Х а р у м б а е в. В субботу! А тебе что за печаль?