Следовательно, Сивый, Клещ и безымянный качок работали не просто по наводке, а по прямому заказу. Кого-то из коллекционеров замучила зависть? Это вряд ли. Кража — это бы еще куда ни шло, хотя и тогда новый владелец украденных полотен не смог бы их никому показать, не рискуя нарваться на очень крупные неприятности. Но налет и, возможно, убийство?! Нет, это не лезло ни в какие ворота. Ведь Павел Скороход — не пенсионер из какой-нибудь вятской деревни, его смерть не останется незамеченной. И кому, спрашивается, могли понадобиться картины, добытые при помощи убийства?
А может, убийство не входило в планы заказчика? Может быть, Сивый проявляет инициативу, потому что ему просто нравится убивать, как Скороходу нравятся пирожки с луком и яйцами?
И не один ли человек организовал оба нападения? Уж очень густо посыпались неприятности, да такие, каких у Скорохода не случалось года этак с девяносто первого, а пожалуй, и вовсе никогда. То-то, что никогда! Грабить его, конечно, грабили, не без того, но чтобы так уж прямо и убивали — нет, такого он припомнить не мог.
А может, просто пугают, чтоб не артачился? Сами трусят, впервые в жизни пойдя на такое крупное дело, вот и нагоняют страху?
Павел Григорьевич с тоской и надеждой посмотрел на фасад дома, в котором прожил без малого четверть века. В большинстве окон свет уже погас, а те, что горели, были закрыты изнутри плотно задернутыми шторами. Ни одна занавеска не шевелилась, ни одно любопытное лицо не выглядывало из окна, чтобы посмотреть, что делается на улице… «Пропадите вы пропадом, — подумал Скороход. — Стоит привести домой бабу, как уже наутро каждая собака обсуждает за спиной достоинства и недостатки твоей новой пассии, а заодно и твои собственные. А когда тебя ведут, как барана на убой, три вооруженных до зубов отморозка, ни одна сволочь носа наружу не высунет, не говоря уж о том, чтобы позвонить в ментовку. Твари!»
От места, где его остановили, до дверей подъезда было от силы пятьдесят метров, но, преодолевая этот короткий путь, Павел Григорьевич успел передумать и перечувствовать столько, словно прошагал пешком через всю Москву, от Чертанова до Медведкова. Надежда сменялась отчаяньем и тут же вспыхивала снова буквально на каждом шагу. В какой-то момент ему подумалось, что спастись можно, только напав на грабителей и попытавшись отобрать у одного из них оружие. По зрелом размышлении Скороход признал эту идею неудачной: ее воплощение в жизнь могло только ускорить события и приблизить печальную, крайне нежелательную развязку. Ясно было одно: грабителям нужно, чтобы он впустил их в квартиру, отключил охранную сигнализацию и сам указал на наиболее ценные полотна в своей коллекции. Им даже не приходило в голову, что он может их обмануть, настолько они верили в гипнотическую силу направленного в лоб пистолета. И приходилось признать, что в чем-то они правы: глядя в ствол, шутить почему-то не хотелось, а хотелось, наоборот, вести себя тихо и делать только то, что велят, и ничего больше.