Кроме всего прочего, спасаться бегством, ничего не оставив противнику на память о себе, было не в правилах командира десантно-штурмового батальона Твердохлебова.
Время в индивидуальной Вселенной майора Твердохлебова остановилось в тот самый миг, когда мощный взрыв сбросил его с лобовой брони бронетранспортера. Майор увяз где-то во второй половине восьмидесятых и окаменел там, как муха в куске янтаря. Контузия, неприятие того, что творилось в стране на рубеже восьмидесятых и девяностых, и вызванное всем этим нервное расстройство возвели вокруг частного мироздания Ивана Алексеевича стены, которым позавидовала бы любая цитадель Средневековья. Поэтому суетная современная жизнь обтекала его с двух сторон, как быстрая река, бурля и пенясь, обтекает торчащий на самой стремнине валун, не оставляя на его гладкой поверхности видимых следов. Он совершенно искренне полагал, что его дом — его крепость, что смелого пуля боится, что у всех без исключения сотрудников правоохранительных органов обе ноги левые и что его архаичный красный мотоцикл служит наилучшей гарантией полной незаметности. А когда жизнь, в течение которой он столь опрометчиво вмешался, без видимых усилий вышибла ворота возведенной им цитадели и ворвалась внутрь, топча коваными сапогами хрупкие цветы иллюзий, Твердохлебов отступил на заранее подготовленные, тщательно укрепленные позиции и занял круговую оборону.
Связь с действительностью временно прервалась; пенсионер, проводящий свои дни за возделыванием огорода, собиранием грибов и чтением третьесортных боевиков, не прекратил свое существование — он просто взял небольшой тайм-аут, а его место занял матерый, опытный профессионал-десантник. Выйдя на исходную позицию, он в последний раз проверил снаряжение и очень удивился, обнаружив у себя в руке плетеное лукошко с грибами. Пожав плечами, он отбросил этот посторонний предмет. Лукошко покатилось по склону, подпрыгивая и щедро разбрасывая рыжие лисички и разноцветные сыроежки, а потом застряло в кусте орешника.
Противник хозяйничал на даче, как у себя дома. Видимо, те, кто возглавлял этот налет, пришли к выводу, что Твердохлебов давным-давно дал тягу куда-нибудь за Уральский хребет. А почему, собственно, он этого до сих пор не сделал? — промелькнул где-то на заднем плане сознания вопрос. В сущности, это было уже неважно: что сделано, то сделано и не может быть переделано. Важно было другое: приписав Ивану Алексеевичу разумный поступок, которого тот по неизвестной ему самому причине не совершил, противник расслабился.