— Жаль, — тоном констатации произнес он, чувствуя себя примерно так же, как перворазрядник из общества «Трудовые резервы», неожиданно увидевший в противоположном углу ринга Мухаммеда Али. Это было новое для Павла Григорьевича ощущение, и, положа руку на сердце, он не находил в нем ничего приятного.
— Несомненно, — с холодной уверенностью подтвердила она и аккуратно положила вилку и нож, наконец-то оставив в покое злосчастную ветчину. — Знаете, Павел Григорьевич, давайте говорить начистоту. Ваше время стоит дорого, да и меня за опоздание с обеденного перерыва по головке не погладят.
— Так уж и не погладят? — рискнул усомниться Скороход.
— Вообразите себе, да. Порядки у нас достаточно строгие.
— Уж это что да, то да, — вздохнул (на этот раз непритворно) Павел Григорьевич. — Знаем мы ваши порядки…
— Вот видите. Поэтому я вас убедительнейшим образом прошу: перестаньте, наконец, маневрировать и будьте любезны перейти к делу, ради которого вы меня сюда пригласили.
Скороход, уже не скрываясь, огорченно крякнул.
— Тогда давайте перестанем маневрировать вместе, — предложил он. — Просто для экономии нашего с вами драгоценного времени. Идет? К чему задавать вопросы, ответ на которые известен? Вы знаете, что у меня крупные неприятности, знаете, в чем они заключаются, так зачем вам меня мучить? Ведь вы же отлично видите, что я приполз к вам, истекая кровью, молить о пощаде!
Анна Кирилловна изобразила сочувственную улыбку — не улыбнулась, а именно сделала вид, что улыбается, не очень стараясь, чтобы это выглядело натурально.
— Боюсь, вы ползли, истекая кровью, совсем не в ту сторону, — заметила она. — Да, я осведомлена о природе ваших неприятностей. Но и вы, в свою очередь, знаете, кто я и чем занимаюсь. Я — просто ящик стола или, к примеру, почтовый ящик. Один человек кладет в ящик конверт, другой — вынимает. И ящик просто физически, от природы не в состоянии хоть как-то повлиять на взаимоотношения того, кто кладет в него корреспонденцию, и того, кто ее оттуда достает. Кроме того, простите за откровенность, я вряд ли стану переживать, если ваш бизнес прекратит свое существование. Пользы от него никакой, зато вреда предостаточно.
— Насчет ящика вы явно скромничаете, — возразил Скороход. — А насчет бизнеса… Ну, согласитесь, табак и водка наносят обществу вред, несопоставимый даже с самыми мрачными, фатальными и роковыми последствиями так называемой игромании. Но никто, заметьте, на этом основании не закрывает табачные и водочные компании. Отбери у людей водку — и они станут гнать самогон и употреблять денатурат; запрети продажу сигарет — и владельцы огородов озолотятся, выращивая и продавая самосад. Закрой казино и залы игровых автоматов — и азартные игры уйдут в подполье, как это бывало уже не раз. Американцы, да и мы тоже, все это уже проходили. И что вышло? Резкое падение налоговых поступлений в бюджет и… гм… иных отчислений и такой же, если не более резкий, скачок доходов воротил подпольного бизнеса. Все это банально, понимаю, но таково неотъемлемое свойство любой истины. Мафия бессмертна — слышали такой лозунг? Если прихлопнуть меня, на мое место немедленно слетится целая стая вчерашних бандитов, этих отморозков с бычьими загривками и пальцами веером… Простите, я, кажется, переступаю границы приличий, но вы должны понять…