Все мои внутренности, словно в районе пяток оказались. Мы с бабушкой тревожно переглянулись.
Бабушка обеспокоенно нахмурилась.
— Ты в порядке, милый?
Сэм моргнул, резко вдохнул, словно забыл, где был.
— Да. Все хорошо. Просто очень есть хочу.
Без лишних слов он поднялся и ушел к буфету.
Бабушка проводила его взглядом, а я не сводила глаз со своей почти пустой тарелки. Сэм сейчас переживал из-за Лютера, и на протяжении всей поездки беспокойство его не покидало, но со мной из-за этого он не был холоден.
Со вчера изменилось лишь то, что Сэм признался мне в любви.
— Он сам не свой, — бабушка взяла вилку. – Но Лютер в последнее время выглядел болезненно. Может, поэтому Сэм подавлен.
Сэм вернулся с привычной горой еды на тарелке и стал запихивать все в рот.
— Сэм, — тихо позвала я, когда бабушка отошла за фруктами.
Не переставая жевать, он молча перевел на меня взгляд и вопросительно приподнял брови.
— Ты точно в порядке?
Мы смотрели друг другу в глаза секунд десять, а потом Сэм проглотил еду и опустил взгляд, накалывая очередной кусок яичницы.
— Нет.
Больше он на меня не смотрел, и дальше завтрак прошел в тишине, нарушаемой только скрипом столовых приборов.
* * *
Поговорить в лифте тоже не удалось, потому что с нами была бабушка. И когда я постучала в дверь их номера, пока бабушка отлучилась в туалет, никто не ответил.
Их с Лютером не было видно, когда мы уходили днем по делам.
Сэма не было в саду после ужина.
На следующий день он не пришел на завтрак.
— Может, они уже уехали, — заметила бабушка, рассеянно глядя в окно. Возможно, для нее тоже было странным, что они так резко пропали.
— Сэм говорил, что Лютер может быть болен, — сказала я.
Она кивнула.
— И я так думаю.
Мне перехотелось есть. Все было безвкусным: пресным и вязким.
— Милая, — мягко проговорила бабушка, — я знаю, что Сэм тебе нравился. Мне жаль.
Нравился.
Мне нравился шоколад. Нравились мои красные ботинки. Мне нравились солнечные дни, проведенные на пляже. Мне не нравился Сэм.
Но я кивнула, пытаясь проглотить кусочек грейпфрута.
После завтрака я поговорила с мамой по телефону, догадываясь, что она поняла все по моему расстроенному голосу. Она привыкла, что я много говорю, и когда мои ответы стали односложными, мама встревожилась и спросила обо мне, Сэме и бабушке. Я рассказала вкратце: Сэм и Лютер уехали, и я сомневалась, что мы сохраним связь. А с бабушкой мы собирались в Собор Святого Павла.
К горлу подкатила тошнота, когда я вспомнила, как Сэм говорил, что навестит меня, поедет со мной в Лос-Анджелес и поддержит на встрече с отцом. Это могло произойти и без Сэма, но он первым уговаривал меня попробовать. Он придал мне смелости и сил, которые я не ощущала раньше. Теперь же мне никак не разыскать Сэма. Он даже не взял мой номер телефона.