К Николаю подошел Вася и, набирая здоровой рукой снег, стал тоже умываться.
— Что он делает? — Тогойкин указал глазами на старика.
— Для тебя, — шепотом ответил Вася. — Чтобы ты мог везти за собой запасную лыжу.
— Зачем?
— На всякий случай, говорит. Вчера бился целый день, все искал фанеру для второй.
— Бак отнесите, будет вам шептаться!
«Все искал фанеру…» Тогойкина охватило волнение. А эти унты действительно, оказывается, очень мягкие и очень легкие. Вот почему в детстве нетрудно было ходить в школу за пять-шесть верст… Старый ни за что не возьмет их обратно. Рассердиться может, даже обидеться. Что же делать?
Тем временем Семен Ильич привязал бечевку к носку лыжи.
— Коля, смотри. Вот так перекинешь ее через плечо. А насчет унтов ты даже не заикайся!..
В таких случаях человек много думает и мало говорит. Разговор не клеился, тоскливо тянулось чаепитие. Все держались так, будто ничего не произошло. О чем-нибудь заговаривая, каждый старался обойти стороной главную тему, занимавшую всех, — уход Тогойкина и их житье без него.
Вася вначале просто молчал, а потом стал не в меру словоохотлив, стараясь развеселить людей шутками, но получалось у него все как-то неудачно и некстати.
— Ты, Коля, на обратном пути приведи на веревочке одного сохатого! Будем на нем возить дрова для костра. — Вася оглядел всех вопросительным взглядом: как, мол, сострил?
— А медведя не надо?
— Если даст слово не кусаться! — захохотал Вася, но, видя, что никто даже не улыбнулся, тотчас осекся.
Нет, явно разговор не получался.
— Девушки! — неожиданно загудел Александр Попов, словно вспомнил что-то весьма важное. Все обернулись к нему. — Вы не забыли сварить морс?
— Сейчас сварим, — смущенно пробормотала Даша, отводя глаза.
До чего не вязалось с ней это смущенное бормотание!
Опять наступило молчание.
— Без тебя мы с Семеном Ильичом займемся строительством. Вернешься и увидишь дом с амбаром, детский сад, каток.
Вася поднял руку над больным коленом старика, но Катя с необычайной ловкостью перехватила его руку и, как мать, унимающая подростка сына, зашептала:
— Не надо, Вася, ты лучше помолчи.
— Ладно. Говори сама…
— Слово — серебро, а молчание — золото, Васенька.
— А не слишком ли много у нас золота, Дашенька?
— Товарищ Тогойкин! — начал Иванов, откашливаясь. Все затихли в ожидании того, что он скажет. — Разговор о твоем походе и о подготовке к нему можно считать оконченным.
— Я ухожу! — Словно обрадовавшись, Николай вскочил на ноги.
— Совсем не надо было это затевать, — вдруг убежденно сказал Фокин, будто нашел простой и надежный выход из создавшегося положения.