В словах старика вроде бы и не было ничего такого особенно обидного, но Николай почему-то был смущен.
— Ну, и что же ответил тебе Басыкый? — спросил он, чтобы прервать наступившее молчание.
— О чем ты?.. А-а! Не у него же спрашивать! И у тебя, сынок, не спрашиваю. Это, видно, штука такая, что не станешь о ней с хорошим человеком говорить. Беречь надо хороших людей…
— Иван Дмитриевич! А я вот думаю, что ты и есть самый прекрасный и благородный человек! Ты хорошо прожил свою жизнь!
— Что же в ней особо хорошего-то? Не воровал, не обманывал. Трудился, сколько мог. Честно жил, чисто, без стыда и грязи в сердце. Да какая могла быть грязь? В той самой «жалкой юртенке», так ты про нее сказал давеча, соединились мы, полунищие парень и девушка. В ней же и разошлись в разные стороны, прожив вместе сорок два года.
— Разошлись? — удивился Тогойкин.
— Разошлись!.. Она осталась на холмике за той самой юртенкой, а я с сыновьями выстроил лет пять назад этот вот дом. Так что я оставил там старушку мою…
Откуда ему было знать, что старая юрта была родным очагом старика?.. Ах, как нескладно вышло! Конечно, старику обидно, потому он так часто повторяет «жалкая юртенка». И потом опять ерунду сморозил, не понял, что он о смерти своей старухи говорил, и позволил себе удивиться: «Разошлись?» В разговорах со старшими надо быть осторожнее…
— А ты, друг, не подумай, что я обиделся. Юртенка наша не была, конечно, таким уж прекрасным жилищем, чтоб обижаться за нее. Только привык я к ней, сроднился…
— Еще бы!
— Я охотился. Видел, наверно, на лиственницах за той юртенкой череп медведя и засохшие тушки лисиц?
— Видел… — Тогойкин только сейчас понял, что завернутые в ерниковые прутья лисьи тушки он принял за старые веники.
— Я был охотником. В наших краях меня превосходил только Никуш, отец нашей Акулины. О-о, это был особенный человек, замечательный мужчина! Бывало, в ясный весенний день, заберется на вершину Соколиной горы и кричит мне: «Твоя Настасья везет сено!» Или же: «Твоя Настасья со старшим идет по воду!» А расстояние больше десяти верст!..
— Да, это здорово… А я как увидел с вершины того хребта, что прямо из-под меня убегает речка, знаешь как обрадовался!
— Гляди-ка, и ты, значит, стоял над самой речкой?
— Да… Я все старался рассмотреть, что там, на мысу, — то ли копна сена, то ли скрадок, то ли еще что, — и глядел поверх этой веселой речки.
— Так ты, значит, шел как раз по нашим следам… А та речка называется речка Бабочка. Если бы ты знал местность, то не шел бы по ней, а шел бы напрямик, среза́л бы всякие излучины и повороты.