Как только Тогойкин об этом подумал, сразу же этот милый суеверный старик стал необыкновенно близок ему. Исчезла разница в летах, в работе, в образовании. И Николай уже был уверен, что старик не может выказать недовольство из-за того, что дети поняли не понятое родителями, что молодежь осилила и преодолела то, что было не под силу старшему поколению. Он обратился к старому Титову:
— А твой друг, останься он жив, наверно, взобрался бы на Крутую?
— Никуш, что ли? Не знаю, — уклончиво ответил старик.
— А поднявшись, спустился бы с нее на лыжах.
— Э, нет, ему уже было за сорок.
— А как ты думаешь, огорчился бы он, если бы узнал, что кто-то другой взобрался? И съехал?..
— Да что ты! Конечно бы обрадовался, коли все благополучно обошлось бы.
— Ну, раз так, не стану таиться, я был на Крутой и спустился с нее! — сказал Тогойкин и тут же пожалел об этом.
Старик был обескуражен. Он уставился на Николая, и его костлявое лицо выражало и изумление, и растерянность, и сомнение — все сразу. Но, видно желая все-таки выяснить, было ли это на самом деле или парень просто по легкомыслию пошутил над ним, старик, сощурив свои зоркие глазки, спросил:
— А зачем тебе понадобилось карабкаться на Крутую?
— Думал, не увижу ли какой-нибудь дымок или дорожку.
— Да!.. А как же спуск?
— Оттолкнулся…
— О!.. Слава богу, что благополучно… А ну, Басыкый!
Старик отвернулся, поторопил коня и сидел молча, склонив голову на грудь. Наверно, перед его мысленным взором проходили низины и пади, болота и топи, которые он избороздил со своим отважным другом, наверно, он видел и страшную гору Крутую и озеро Островное, наславшее такую беду.
А что, если сказать ему о той гагаре, что якобы загубила Никуша и так напугала его самого? Неужели он не поверит и не поймет, что гагара была обыкновенной птицей, а пламя на острове никак с ней не было связано — горели деревья? Ведь все так просто. Но пускаться в объяснения и убеждать старика, что и он и его друг заблуждались? Он не поймет и еще обидится. А если и поймет, что от этого изменится? Нет, так рассуждать нельзя. Если ты знаешь, что человек заблуждается, и не пытаешься раскрыть ему правду, ты унижаешь его этим. Как часто мы втолковываем друг другу всем известные истины, не уставая говорим о борьбе с проклятыми пережитками прошлого. Но когда дело доходит до этой самой борьбы, пускаемся в рассуждения: старого, мол, поздно перевоспитывать, а молодые и сами не верят ни в какие чудеса.
Нет, надо, надо сказать старику правду.
— Знать бы мне, что сам Никуш не решался, то конечно бы и я не отважился. Я так спешил к людям, что просто не успел как следует обдумать свой поступок… Ты вот даже и не поверил!