Второй пилот Черняков, молодой человек с ярким румянцем и рыжими волосами, крепко, словно навеки, вцепился руками в штурвал.
Когда Попов собрался уже радировать о неполадках, первый пилот Тиховаров запретил ему, отрицательно замотав головой, и сменил Чернякова. Как только штурвал оказался в его руках, самолет сразу же вроде бы успокоился, и какое-то время полет продолжался нормально. Тиховаров вскинул свое смуглое лицо и, блеснув тремя передними золотыми зубами, улыбнулся второму пилоту. Но тут самолет словно поперхнулся. Задыхаясь и всхрапывая, он начал снижаться, резко опустив отяжелевший хвост. Тиховаров кивнул Попову — радируй, мол, — а сам не мигая уставился вперед злым взглядом своих широко открытых голубых глаз, при этом изо всей силы стискивая в руках штурвал.
Но Попов не успел. Под ними уже взъерошился дремучий лес. Тиховарова передернуло. Оба летчика переглянулись. Впереди белым пятном мелькнула среди сплошной тайги маленькая полянка, и летчики молча одновременно кивнули, что значило: «Туда!» Тиховаров энергично замотал головой, приказывая всем покинуть кабину. Но никто не двинулся с места.
Глаза командира загорелись гневом, даже поза его выражала возмущение, но повторить приказ он не успел. Раздался оглушительный треск… Одно лишь слово — «Прощай!» — отчетливо запомнил Попов. Но услышал ли он это слово или это был его внутренний голос, он не знает. Так же, как он не знает, сколько времени пролежал без сознания…
Зоркие и точные приборы, указывающие направление, высоту и скорость полета, прославленного во всем мире «дугласа» оказались неисправными, они уснули… Попов мысленно сплюнул. Обычно послушные рукам человека, железные поводья отказали и перестали повиноваться… Попов про себя крепко выругался.
И вот лежат теперь разбитые, изуродованные люди вместе с разбитым, изуродованным металлом… До каких пор они будут так лежать? Кто из них останется в живых, кто и в каких муках умрет?.. Кто знает… Сможет ли он, Александр Попов, когда-нибудь выйти отсюда, поглядеть на тайгу и горы, на небо и землю? Хоть бы бортмеханик Степан Калмыков, ладно бы — раненый, но лежал в сознании. Он бы непременно что-нибудь да посоветовал. В сознании… Может, как раз и настала мучительная пора пожалеть, что ты в сознании? Может, лучше бы сразу провалиться в черную, бездонную пропасть?..
И неожиданно перед ним появился так на него похожий, круглолицый, курносый Петрушка. Вот его ведет за ручку мать. Старенькие штанишки из сарпинки в крапинку сползли. Мать нагибается, чтобы подтянуть их, и ее коротко подстриженные светлые волосы падают ей на глаза.