, как назвали это время острословы, – но надо всем уже нависала мрачная атмосфера сниженного уважения к жизни и индивидуальности, какие война, словно чуму, приносит с собой. Люди уже не были людьми, их классифицировали по военным критериям как солдат, пригодных к службе, непригодных к службе и врагов.
На третий день я сидел в Salle Lepine совершенно без сил. Часть наших товарищей по несчастью увели. Остальные шепотом переговаривались, спали, ели; наше существование уже свелось к минимуму. Это не мешало; по сравнению с немецким концлагерем обстановка вполне комфортабельная. Мы получали разве что пинки да тычки, когда недостаточно быстро выходили из строя; власть есть власть, а полицейский в любой стране на свете есть полицейский.
От допросов я очень устал. На возвышении под экраном сидели в ряд, одетые в форму, расставив ноги, вооруженные, наши охранники. Полутемный зал, грязный, пустой экран и мы внизу – безнадежный символ жизни, где ты всего лишь пленник или охранник и где разве что от тебя самого зависело, какой фильм увидишь на пустом экране – учебный, комедию или трагедию. Ведь в итоге снова и снова оставались только пустой экран, голодное сердце и тупая власть, которая действовала так, будто была вечной и воплощала право, тогда как все экраны давным-давно опустели. Так будет всегда, думал я, ничего не изменится, и когда-нибудь ты исчезнешь, а никто и не заметит. Вам тоже знакомы такие минуты… когда гаснет надежда.
Я кивнул:
– Час тихих самоубийств. Уже не защищаешься и почти случайно и бездумно делаешь последний шаг.
– Дверь открылась, – продолжал Шварц, – и вместе с желтым светом из коридора появилась Хелен. С корзиной, несколькими одеялами и леопардовой шубкой на руке. Я узнал ее по манере держать голову и по походке. На миг она остановилась, потом, вглядываясь, стала обходить ряды. Прошла совсем близко от меня и не увидела. Почти как тогда, в оснабрюкском соборе. «Хелен!» – окликнул я.
Она обернулась. Я встал. Она взглянула на меня, со злостью спросила: «Что они с вами сделали?»
«Ничего особенного. Мы ночуем в угольном подвале, потому так и выглядим. Ты-то как сюда попала?»
«Меня арестовали, – чуть ли не с гордостью сказала она. – Как и тебя. И гораздо раньше остальных женщин. Я надеялась найти тебя здесь».
«Почему тебя арестовали?»
«А тебя почему?»
«Меня считают шпионом».
«Меня тоже. Причина – мой действительный паспорт».
«Откуда ты знаешь?»
«Меня сразу же допросили и сообщили об этом. Я не настоящая эмигрантка. Эмигрантки пока что на свободе. Маленький господинчик с напомаженными волосами, пахнущий эскарго