Митрофанушка любил страну дикого Арлекина, своё великанское царство. С крюками, верёвками и молотком он забирался в таинственные места, куда не ступала нога человека, где летали орлы и бродили белые козлы с мощными рогами. Когда сияло солнце, козлы казались отлитыми из чистого золота. Вечером Митрофанушка смотрел, как красный шар катится по небу и падает за остроконечные башни. Он был в заповедном мире, населённом сказочными существами. В пожаре, разметавшем синие тучи, совершалась битва крылатых, рогатых, хвостатых призрачных зверей. Битва становилась всё яростнее, звери поднимались на задние лапы, беззвучно ревели и истекали кровью, потом бледнели и таяли в темнеющих небесах — улетали зализывать раны до следующей схватки. Завернувшись в бараний тулуп, Дурасов дремал у костерка. В темноте блестели чьи-то глаза, раздавался скрип и шум, похожий на спешный ход чьих-то ног по каменистой дороге. Ветер залетал в трещины в скалах, скользил по выбоинам в камнях; хор горных духов баюкал Митрофанушку протяжной колыбельной: всё «а-а-а...» да «у-у-у...».
По опасной сыпухе дикой Арлекин добирался до ледника, который распахнул свою синюю глотку и дразнил прозрачным языком. Брат Антоний смастерил для Митрофанушки кожаные подмётки, утыканные острыми гвоздиками. Эти подмётки надо было привязывать к башмакам, чтобы они не скользили. Прогулка по синей глотке была очень опасна — под снегом скрывались ямы, а в них сидели духи льда, готовые схватить и отгрызть ногу. Митрофанушка знал, что надо осторожно идти по льду, проверяя палкой, нет ли западни. Он был самым смелым и ловким скалолазом, покорителем вершин и ледников, бывалые горцы-охотники не годились ему в подмётки, тщательно и с молитвой оббитые гвоздиками.
Шло время. Брат Антоний болел — у него ломило кости, он лежал, боясь пошевелиться, то шептал молитвы, то злобно ворчал, кляня свою дряхлость. Он мог лишь кормить кур: крошил на земляной пол лепёшки, испечённые Митрофанушкой. Куры налетали, сшибались головами и озабоченно кудахтали. Осень, зиму, весну и лето Дурасов провёл в пустыни, к людям не спускался, растирал старика горечавкой и кормил луковым супом. В конце сентября брату Антонию полегчало, он стал сам стряпать обед и тихонько гулять по тропинкам.
Однажды он поманил Митрофанушку кривым пальцем с разбухшим суставом и впервые с ним заговорил (до этого лишь вслух ругался):
— Он сказал: «Позаботьтесь о Дураццо!»
— Кто?
— Он мне крикнул: «Позаботьтесь о Дураццо!»
— Да кто?
— Он знал, что я тут. Он карабкался вверх, а я на него смотрел. Твой спутник просил меня о тебе позаботиться. Я ведь позаботился о тебе?