— Я не хуже вас понимаю, что зенитки призваны бороться с вражеской авиацией. Поэтому не все орудия направляю на борьбу с танками, а только часть их. Кстати, товарищ Овчинников, вам бы следовало шире смотреть на свои обязанности и понять, что в настоящее время для нас опаснее не столько авиация, сколько танки врага. Если танки прорвутся в город, а без помощи зенитчиков это вполне возможно, то вам нечего будет оборонять от нападения с воздуха. К тому же, у меня имеются сведения, что гитлеровское командование не думает бомбить Тулу. Оно рассчитывает взять город целым, чтобы использовать его промышленность в своих целях.
Овчинников молчит.
— Учтите, — говорю я ему, — и впредь буду, когда найду нужным, использовать зенитчиков против вражеских танков. Если не согласны, можете на меня жаловаться в штаб фронта.
— Я не подчинен штабу фронта, — замечает Овчинников.
— Жалуйтесь куда хотите, даже в Москву.
И Овчинников пожаловался. Вскоре после нашей беседы позвонил маршал Б. М. Шапошников.
— Товарищ Болдин, голубчик мой, — как всегда приветливо, начал он. — Что у вас стряслось? Генерал Овчинников обижается, говорит, будто вы используете зенитную артиллерию не по назначению.
Я доложил начальнику Генерального штаба существо наших разногласий.
— Генерал Овчинников мыслит однобоко. А я считаю, что технику надо применять там, где она в настоящее время нужнее и может принести больше пользы. — Когда я сообщил маршалу о результатах применения зенитных средств в борьбе с танками, он сказал:
— Ну, голубчик, сами хорошенько разберитесь что к чему и все споры решите на месте, Вы достаточно ответственные люди. Делайте так, как подсказывает обстановка. Вам виднее.
— Товарищ маршал, я категорически предупредил генерала Овчинникова: если он будет мешать мне, отстраню *его.
— А вот этого делать нет надобности. Постарайтесь доказать свою правоту…
После этого Овчинников вынужден был отступить. А я по-прежнему выдвигал на передовые позиции 85-миллиметровые пушки, и наши замечательные зенитчики продолжали уничтожать вражеские танки прямой наводкой.
Ко мне привели трех пленных, захваченных в районе Косой Горы. У всех у них: и у лейтенанта Георга Гаде, и у унтер-офицера Франца Бейрана, и у ефрейтора Эдвиля Вагнера — ужасный вид. Лица грязные, заросшие густой щетиной. Из-под странных головных уборов непонятного происхождения, натянутых до бровей, боязливо блестят глаза. Поверх шинелей напялены какие-то лохмотья. На ногах тяжелые эрзац-боты. Но поведение их вначале было вызывающе наглым.
Меня интересовало, что думает гитлеровец зимнего образца 1941 года, как он оценивает события на советско-германском фронте, и в частности под Тулой. Спрашиваю лейтенанта, почему Гитлер напал на Советский Союз.