– Я не материалист, молодой человек.
– Тогда что ж вы так сокрушаетесь из-за квартиры?
– Это был мой родной очаг. Вам, поди, непонятно.
– Да, непонятно. Германский рейх слишком рано сделал меня скитальцем.
– За это вы должны сказать спасибо. – Лысый утер рот и сглотнул. – Между прочим, сейчас бы я не отказался от стаканчика водки.
– Уже не получите. Молитесь лучше.
Из комнат Лизер вырвался огонь.
– Письменный стол горит, – прошептала Элизабет. – Письменный стол доносчицы со всем его содержимым.
– Будем надеяться. Я облил его керосином. Что будем делать?
– Поищем пристанище. Если не найдем, заночуем где-нибудь на улице.
– На улице или в сквере. – Гребер взглянул на небо. – От дождя есть плащ-палатка. Она не очень-то защитит, может, найдем какое-никакое укрытие. А что делать с креслом и книгами?
– Оставим здесь. Если завтра они еще будут на месте, подумаем, как с ними быть.
Гребер закинул ранец на плечо, а на спину узел с постелью. Элизабет подхватила чемоданы.
– Дай-ка их мне. Я привык таскать помногу.
С треском обрушились верхние этажи двух других домов. Горящие деревянные обломки полетели во все стороны. Лизер с криком вскочила, раскаленная деревяшка угодила прямо ей в лицо. Теперь огонь выплеснулся и из комнаты Элизабет. Потом рухнул потолок.
– Можно идти, – сказала Элизабет.
Гребер глянул на окно.
– Хорошие были деньки, – сказал он.
– Лучше не бывает. Идем!
От пожара лицо Элизабет казалось красным. Они прошли между кресел. Большинство людей покорно молчали. Один, с пачкой книг, читал. Пожилая пара сидела рядышком на мостовой. Укрытые пелериной, они выглядели как печальная летучая мышь с двумя головами.
– Странно, как легко расстаешься со всем тем, с чем, как думал еще вчера, никогда расстаться не сможешь, – сказала Элизабет.
Гребер еще раз оглянулся. Веснушчатый мальчишка, забравший чашку, уже сидел в бидермейеровском кресле.
– Я стащил сумку Лизер, пока она металась по квартире, – сказал он. – Там полно бумаг. Надо где-нибудь бросить ее в огонь. Вдруг это убережет кого-то от доноса.
Элизабет кивнула. Она не оглядывалась.
Гребер долго стучал. Потом подергал дверь. Никто не открывал. Он вернулся к Элизабет.
– Польмана нет дома. Или он не хочет никому открывать.
– Может, он здесь больше не живет.
– Где же ему еще жить? Места нигде нет. Мы в этом убедились за последние часы. Может, разве только… – Гребер опять подошел к двери. – Нет, гестапо здесь не было. Иначе бы все выглядело по-другому. Что будем делать? Если хочешь, пойдем в бомбоубежище.
– Нет. А нельзя остаться где-нибудь здесь?