Они добрались до второй полосы позиций. Позднее пришел приказ отходить дальше. Роту вывели из боя. Резервная позиция стала передним краем. Они собрались в нескольких километрах дальше в тылу. От роты осталось лишь тридцать человек. Через день ее пополнили до ста двадцати.
Фрезенбурга Гребер разыскал в полевом лазарете, который помещался в кое-как оборудованном бараке. Фрезенбургу размозжило левую ногу.
– Ампутировать собираются, – сказал он. – Какой-то паршивый лейтенант медслужбы. Ничего другого не умеет. Я добился, чтобы завтра меня отправили в тыл. Лучше пусть сперва опытный медик посмотрит ногу.
Он лежал на полевой койке, колено в проволочном каркасе. Койка стояла у открытого окна, за которым виднелась равнина. Луг в красных, желтых и голубых цветах. Палата смердела. Там было еще три койки.
– Что поделывает Раэ? – спросил Фрезенбург.
– Ранен в плечо. Кость не задета.
– В лазарете?
– Нет. Остался в роте.
– Так я и думал.
Фрезенбург скривил лицо. Одна половина улыбалась, вторая, со шрамом, оставалась неподвижна.
– Некоторые не хотят возвращаться. Раэ не хочет.
– Почему?
– Отчаялся. Надежды больше нет. Веры тоже.
Гребер посмотрел в пергаментное лицо:
– А ты?
– Не знаю. Сперва надо разобраться вот с этим. – Он кивнул на проволочный каркас.
Теплый ветер с луга залетел в палату.
– Странно, да? – сказал Фрезенбург. – В снегу казалось, здесь никогда не наступит лето. А оно вдруг наступило. И сразу слишком жаркое.
– Да.
– Как было дома?
– Не знаю. Я уже не в состоянии связать одно с другим. Отпуск и вот это. Раньше мог. Теперь уже нет. Слишком все это далеко друг от друга. Я уже не знаю, что́ есть реальность.
– А кто знает?
– Я думал, что знаю. Там, дома, все казалось правильным. А теперь… не знаю. Все было так недолго. И слишком далеко от того, что здесь. Там я даже думал, что больше не стану убивать.
– Не один ты так думал.
– Да уж. Болит сильно?
Фрезенбург покачал головой.
– В этой берлоге нашлось то, чего никак не ожидаешь: морфий. Мне его кололи. И пока что он действует. Боли есть, но как бы чужие. Еще часа два могу думать.
– Придет санитарный поезд?
– Здесь есть санитарная машина. Отвезет нас к ближайшей станции.
– Скоро тут никого из нас не останется, – сказал Гребер. – Вот и ты уезжаешь.
– Может, меня опять подлатают, и я вернусь.
Они посмотрели друг на друга. Оба знали, что это неправда.
– Мне хочется так думать, – сказал Фрезенбург. – Хотя бы те час-два, пока действует морфий. Иной раз кусок жизни оказывается чертовски коротким, а? Потом начинается другой, о котором ничегошеньки не знаешь. Это была моя вторая война.