Куда больше, чем познания герцога о дальних странах и делах эллинских восхищали коринфянина корабли христиан. Ему позволили осмотреть и ощупать "Капитану" от обрубка шпирона до фонаря-лантерны на корме. Первые два дня путешествия он только и делал, что ходил взад-вперёд по куршее, глядя на работу гребцов. На стоянках сам вставал к веслу, пробовал им ворочать. Гребцы, с которых сняли кандалы, посмеивались. Демарат тоже скалился в ответ.
Империале с видом радушного хозяина, похвалявшегося перед гостем своими закромами, показывал и объяснял:
— А впятером сидят, потому как народу подходящего у нас мало. Потому, значит, с краю сидят кто лучше обучен — шиурмы. А далее апостис, терциол, квартерол, и у борта самый дохлый — квинтерол. Шиурмы-загребные, задают темп. На корме двое эспальеров, а на носу двое канильеров — эти самые опытные.
— Так это же надо всех равномерно, по силам рассадить, — заметил Демарат с видом знатока, при том, что большую часть слов он не понял.
— Ну, да, — кивнул Николо, — та ещё задачка.
Демарат цокнул языком. Про себя решил, что варвары хитроумны, но эллинская рассадка куда более мудра. Любой софист подтвердит — мудрость в простоте. Ну а моряк поддакнет.
Вскоре его сомнения подтвердились. Галеры Каэтани шли на вёслах медленнее коринфских триер, на которых Демарат походил изрядно. Однако временами христиане ставили паруса и вот тут коринфянину опять пришлось удивляться — для эллинских судов боковой ветер служил помехой, а варварам каким-то непостижимым образом не препятствовал. Галеры продолжали движение, позволяя гребцам отдохнуть.
А ещё здесь было кое-что, потрясшее Демарата до глубины души. Пушки.
Что это такое ему показали ещё на Тенаре. Пальнули с сотни шагов из аркебузы по подвешенному на колу бронзовому панцирю, прикрытому щитом. Главное своё достояние герцог предпочёл до поры скрыть от глаз зевак, но Демарату пояснил, что вот эти здоровенные штуки — суть тоже самое, только мощнее. Почтенный Демарат впечатлился разрушениями, какие сотворила сия ручная грохочущая машина? Вот, а эта дура, именуемая кулевриной, столь же соотносится с аркебузой, как гастрафет с палинтоном, который мечет камни весом в талант.
Оценив такую мощь, коринфянин предпринял ещё одну попытку подговорить Каэтани взять курс на Сицилию, к Тимолеонту, но герцог остался непреклонен. Его интересует служба Филиппу Македонскому и более никому.
— Но почему? — не унимался проксен.
— В скором времени он станет самым могущественным правителем в Элладе и бросит вызов персам, — важно отвечал Каэтани, — большая честь служить такому царю. Честь и выгода.