Скованный Прометей (Токтаев) - страница 146
Шутка ли — четырёхкратное превосходство противника в кораблях. Ну что ж, посмотрим. Отступать нам просто некуда.
Каэтани убрал руку с листа, дабы не посадить случайно кляксу. Задумался, прикидывая, что ещё влезет. А потом решительно макнул перо в чернильницу и написал завершение:
Господь — Пастырь мой; я ни в чём не буду нуждаться:
Он покоит меня на злачных пажитях и водит меня к водам тихим, подкрепляет душу мою, направляет меня на стези правды ради имени Своего.
Если я пойду и долиною смертной тени, не убоюсь зла, потому что Ты со мной; Твой жезл и Твой посох — они успокаивают меня.
Ты приготовил предо мною трапезу в виду врагов моих; умастил елеем голову мою; чаша моя преисполнена.
Так, благость и милость Твоя да сопровождают меня во все дни жизни моей, и я пребуду в доме Господнем многие дни…
Вот и всё. Точка. Каэтани отложил перо. Коснулся пальцами лба, груди, левого и правого плеча. Прикрыл глаза. Поистине, хорошо сделано. Хватило бумаги. Псалом вписан точь-в-точь, разве не знак это свыше?
Ну что, перевернём страницу?
В дверь каюты постучали.
— Почтенный Онорато? Проходим устье Скамандра.
Голос Демарата заставил Каэтани встрепенуться.
Устье Скамандра? Да это же Илион, Троя! Ни разу не виденные, но с детства знакомые места!
Каэтани погасил лампу и поднялся на палубу.
Вот и Геллеспонт, море Геллы.
Лампсак, два дня спустя
Триера возвращалась в порт. Не молодой и не старый мужчина, лет сорока на вид, в дорогой шафрановой хламиде стоял возле педалиона кормчего. Локтем он опирался на высоко задранный "рыбий хвост" триеры, афластон, а ладонью прикрывал глаза, сберегая их от слепящего огненного диска, что только-только коснулся гряды холмов над Козьими ручьями, Эгоспотамами.
Триера шла прямо по сверкающей дорожке, будто бы выложенной статерами из электрона, коими славится Лампсак. Тёмный западный берег пролива, прямо под колесницей Гелиоса чётко очерченный багровыми лучами, уже на десяток стадий к северу и югу растворялся в сизой дымке, так что не разделить взглядом небо и землю.
Мужчина в шафрановой хламиде неотрывно смотрел в одну точку. Туда, где брала начало дорожка из электрона. Два часа назад, до того, как по западному небосводу начал разливаться багрянец, там сложила крылья стая морских птиц, невиданных прежде на этих берегах. Именно они сейчас владели его вниманием.
Триера миновала волнолом, защищавший гавань, и приближалась к берегу. Дул вечерний бриз, очень слабый, его силы не хватало на то, чтобы подхватить полы плаща.
— Левый борт, табань! — крикнул келевст, начальник гребцов, по знаку кормчего.