О западной литературе (Топоров) - страница 103

И все же… Проказники так и не становятся религиозной сектой, а их поклонение Кизи (и весь связанный с этим строй чувств – любовь, ревность, страх за то, что Учитель может оказаться недостойным своего Учения) носит «человеческий, слишком человеческий» характер. И заканчивается все не трагедией, а тем, что можно было бы назвать праздничным похмельем. И постепенно становится понятно, что «праздник, который всегда с тобой» – это не более чем изящное словцо предшественника, и нет такого праздника ни в Париже, ни в Мексике, ни в психоделической действительности. А истинный праздник, на котором побывали герои книги Вулфа, – это праздник молодости, имеющий свои не столько биологические, сколько психологические границы. Очередное безумие очередного поколения заканчивается, протрезвевшие безумцы, не испытывая ни раскаяния, ни ломок (ну как же – они ведь выдержали свой тест), разъезжаются по домам или, иначе, вливаются в «мэйнстрим», предоставляя следующему поколению право сходить с ума по-своему. И другим народам – право сходить с ума по-своему. Хотя на стыке двух безумий порой происходят серьезные тектонические сдвиги…

Версия Стайрона[20]

Пресса активно обсуждает роман Уильяма Стайрона «Признания Ната Тернера» (1967), пару месяцев назад впервые вышедший по-русски в переводе Владимира Бошняка. Попавшая в гарвардский список «100 лучших романов XX века» книга о негритянском восстании 1831 года кое для кого неожиданно оказывается обжигающе актуальной и в наши дни. Не говоря уж о том, что это превосходная (может быть, великая) и превосходно переведенная проза.

В советское время Стайрон (род. в 1925 г.) не входил у нас в число запрещенных писателей. И хотя знаменитый «Выбор Софи» отпугивал отечественных издателей фрейдистской эротикой, да и лишнее обращение к теме Освенцима казалось лишним, ранняя военно-антивоенная повесть Стайрона «Долгий марш» была опубликована в «Иностранной литературе» и впоследствии неоднократно переиздавалась.

И уж, казалось бы, за роман – да еще на документальной основе – про то, как в Америке негров вешают, какой-нибудь «Мир» или «Прогресс» («В „Мире“ не бывает прогресса, а в „Прогрессе“ – мира», – шутили тогда про два специализирующихся на выпуске зарубежной литературы издательства) должны были ухватиться руками и ногами. И, кстати, ухватывались. И как раз по рукам получили от идеологического отдела ЦК КПСС.

Против публикации романа в СССР, сам будучи афроамериканцем, категорически возражал генеральный секретарь Компартии США. Потому что, на его взгляд, «Признания Ната Тернера» представляли собой злобную расистскую сатиру: даже сам Нат Тернер, чернокожий проповедник, вожак восстания и убийца, презирает своих сообщников и вообще соплеменников, а уж что они вытворяют на страницах книги, прежде чем их разобьют в сражении, поймают и вздернут на виселицу, а кожу Тернера пустят на кошельки, и описать невозможно. Хотя Стайрон описывает…