Главной пружиной действия становится по-своему трогательный дорожный роман еврея-промышленника Майетта и той же Корал. Он выстроен на полутонах, на недоразумениях, на ослышках и обмолвках – и вместе с тем читателю ясно, что эти двое, пусть и ненадолго, всерьез влюбляются друг в друга. Или, вернее, получают шанс влюбиться. Разворачивая во взаимоотношениях всю гамму чувств от самозабвенной нежности до предельной жестокости с очевидным (по меньшей мере для нашего современника) намеком на садо-мазо. Корал обречена оставаться в кордебалете, она слишком ординарна, чтобы стать солисткой; Майетт – типичный, даже несколько шаржированный еврейский скоробогач; отношения тут уместны сугубо функциональные, а взаимная любовь кажется поначалу просто-напросто невозможной. На первый взгляд будущий возлюбленный похож на любого «папика», поздним вечером поджидающего девиц из кордебалета у служебного подъезда. После встречи с Корал богачу снится сон, в котором он «снимает» ее, выделив из шеренги полупрофессионалок на бульваре. (А мы помним, как трепетно относился к сновидениям сам Грин, не говоря уж о том, сколько раз он «снимал» проституток во всех частях света.) Сходятся они лишь после того, как Корал убеждается в том, что ее благодетель за свои десять фунтов на самом деле ничего от нее не требует, а сам Майетт понимает, что девица, влюбившись, на все согласна и ничего не ждет, – сходятся и клянутся никогда больше не расстаться… Но если хочешь насмешить Бога, сообщи ему свои планы.
Доктор Циннер – коммунист; в свое время он чудом избежал ареста и сейчас возвращается в Белград раздуть на горе всем буржуям мировой пожар. Но и его (как перед тем писателя Сейвори) опознает журналистка Уоррен. Эта отчаянная дамочка, алкоголичка и лесбиянка, едет в «Восточном экспрессе» совсем недолго – от Кельна до Вены, – но успевает изрядно испортить жизнь едва ли не всем пассажирам. Циннера она не только раскусывает, но и «раскалывает» на интервью, затем передает текст по телефону из Вены – и на перроне в Суботице революционера уже поджидают югославские полицейские.
Сюжет с телефоном несколько атавистичен даже для 1930-х годов. А вот полувеком раньше в континентальной Европе поймали не одного беглого преступника, который, сев в поезд, почувствовал себя в безопасности, потому что ему и в голову прийти не могло, что его приметы передадут в пункт назначения по телеграфу или по телефону. Сюжет этот описан, в частности, у швейцарского писателя К. Ф. Майера (1825–1898).
В Суботице действие достигает кульминации и в единственный раз, кроме финала в Стамбуле, выходит из замкнутого пространства. Полиция хватает не только Циннера, но и Грюнлиха, а также Корал (соответственно потенциального преступника, закоренелого злодея и невинную жертву), обвиняя всех троих во множестве преступлений – и девушка и впрямь оказывается замешана в одном из них. Правда, нашей несвятой троице удается отчаянный побег из участка – в соседнюю, сказал бы Станислав Ежи Лец, камеру. Да и сам «Восточный экспресс» это своего рода лимбо (преддверие ада); сойдя с поезда, полного эротических мечтаний и политических упований, мы оказываемся в аду, причем попадаем явно не в Первый Круг.