Все объяснит – поэтично, понятно, уютно,
даже научно, цитируя благоговейно
где-то Кропоткина, где-то Альберта Эйнштейна,
все, что живет на земле, одобряя попутно.
(Перевод Е. Витковского)
«Шутки» Расмуссена возникли, понятное дело, не на пустом месте. Здесь следует вспомнить и стихи немецкого поэта начала века Кристиана Моргенштерна, и иронические баллады англо-американского поэта Уистена Хью Одена, и, возможно, раннее творчество Н. Заболоцкого. Однако эти стихотворения удачно наложились на датскую действительность и в свою очередь вызвали многочисленные подражания. В целом Расмуссен предстает поэтом значительным и разнообразным, хотя и не без налета некой излишней мастеровитости, умело маскирующей порой отсутствие оригинального вдохновения. Подобная многоликость поэтического творчества – случай нечастый и почти всегда чреватый некоторыми издержками.
В неопосредованном отображении действительности никак нельзя отказать TOBE ДИТЛЕВСЕН (1918–1976). Правда, угол зрения поэтессы достаточно узок – мир женской души, женская судьба, женская доля или, как вынесла она сама в заглавие поэтического сборника, «Женский нрав» (1955). Творчество Дитлевсен подчеркнуто автобиографично – это относится и к лирике, и к многочисленным прозаическим произведениям (романы «Обидел ребенка» (1941), «У нас есть только мы с тобой» (1954) и др.). Поэтесса писала и традиционным стихом, и свободным, причем, как представляется, верлибр был для нее более органичен. Может быть, правда, это связано с тем, что к свободному стиху поэтесса обратилась позже, преодолев уже период неизбежного ученичества у многочисленных предшественниц. Из ранних рифмованных стихов следует выделить небольшую поэму или, вернее, лирическую композицию «Улица детства», в которой на фоне элегических и ностальгических воспоминаний развернута широкая и психологически достоверная панорама жизни города. Точность бытовой и психологической характеристики, так сказать, поэтического портрета вообще была присуща Дитлевсен (например, стихотворение «Белый кельнер»), и можно только пожалеть, что поэтесса обращалась к жанровой лирике сравнительно редко, сосредоточив главное внимание на собственных интимных переживаниях.
Любовная лирика Дитлевсен не складывается в привычный лирический дневник (самый, пожалуй, распространенный вид «женской поэзии» и на Западе, и у нас); скорее можно говорить об испытании любовью, которому поэтесса подвергает свою лирическую героиню не столько в различных житейских ситуациях, сколько в том или ином душевном состоянии, чуждаясь последовательного повествования «о времени и о себе». Здесь и поиски «определения любви» (по слову Бориса Пастернака и англичанина Эндрю Марвелла), причем чаще всего – от противного: