Из глубин памяти (Левин) - страница 16

Летом двадцать шестого собрался пленум районного комитета партии. Заседания происходили в великолепном особняке. Раньше в нем жили командующие Черноморским флотом. Дом стоял на горе, неподалеку от Владимирского собора, узкая петля улицы отделяла адмиральский особняк от Матросского бульвара с памятником Казарскому.

Теперь этого здания нет, оно было разрушено в годы минувшей войны с гитлеровской Германией, и на месте его возведен многоэтажный Дом Советской Армии и Флота.

Итак, пленум заседал в бывшем особняке командующего флотом, на втором этаже. Поднявшись по мраморной лестнице, вы попадали в большой прямоугольный зал, сумрачный и прохладный, с колоннами и свисавшими с потолка большими люстрами. Здесь, очевидно, прежде происходили в торжественные дни приемы и балы. Стеклянные двери вели из зала на тянущуюся параллельно ему крытую веранду, окна зала также выходили на нее. На этой-то веранде и шли заседания пленума.

Солнце сюда не достигало, здесь было прохладней. Впрочем, день только начался, и, хотя он обещал быть жарким, пока еще можно было дышать.

К секретарю райкома, сидевшему в центре президиума, тихо, стараясь не мешать очередному оратору, пробрался из зала управделами и передал какую-то записочку. Секретарь прочел, поднял голову, пошарил глазами по рядам, нашел меня и сделал чуть заметный знак рукою: подойди, мол. Я поднялся и подошел к столу.

— Выйди, пожалуйста, поговори и сделай, что возможно, — прошептал он мне.

— Что? В чем дело?

Он махнул рукою:

— Там узнаешь.

После веранды зал был еще более сумрачным и темным, чем обычно. Посреди него стоял и осматривался по сторонам огромный человек. Услышав звук открываемой двери, он обернулся ко мне. Я подошел ближе. Человек стоял, поставив перед собою палку и опираясь на нее. Он был выше меня на полторы головы, я смотрел на него, как подросток на взрослого. Я был изумлен. Передо мною стоял Маяковский.

Мне было известно, что он в городе. Накануне был назначен его вечер в зале горсовета. Я не мог туда пойти, заседание пленума кончилось в двенадцатом часу ночи.

Не могу передать мое душевное смятение при виде Маяковского. Его стихи я знал еще мальчишкой, я держал в руках первые футуристические сборники, читал «Гимн обеду» и «Гимн судье» в «Сатириконе», я помнил: «иду красивый, двадцатидвухлетний», «меня, сегодняшнего рыжего, профессора разучат до последних йот», — знал «Облако в штанах». Позднее я с восторгом декламировал «Левый марш». Да что говорить! Но я никогда еще, ни разу не видел Маяковского, не был ни на одном его вечере. И он передо мной, и у него какое-то дело, и я — я! — могу что-то сделать для него. Все это пролетело в моей голове в одну секунду.