— Мой господин говорит, — молвил глашатай, — что драконы должны бояться теней. Ибо ночь темна и полна ужасов.
Крик Эшары потонул в реве возмущенной толпы. Она не помнила, как шел бой, как гремели раскаленные доспехи, как тряслись трибуны. Помнила только, как свалился с коня Воин Семерых, расцарапав ладони даже через толстые перчатки. Кровь сочилась по его доспехам, а в глотке саднило, но он поднялся с копьем наперевес. И кинулся на короля.
Рейегар пал на жаркий песок и сплюнул. Слюна у него была алая. Подняться он еле успел, схватил меч, попытался напасть, но… Тень Воина оказалась быстрее. Оглушённый, король не смог боле встать.
— Внесите корону, — прошептал он. — Он этого заслуживает.
Воин Семерых взял венок из светло-голубых роз. Эшара знала, кому он их подарит. В груди теснилось чувство тревоги, но она сидела неподвижно, как мраморная статуя.
Когда небесные цветы оказались на коленях у королевы Кейтилин, мир взревел.
Народ склонился перед Кассаной Таргариен — даже её венценосный брат и жених. Не склонилась лишь Кейтилин и Эшара. Ноги у неё подкосились, но она не повалилась — вцепилась в отсыревшую ставню и медленно осела на пол.
Чего же ей стоила милость короля?
— Как королева, — подала свой слабый голосок Кассана, — всеми силами души, как того требует венценосное попечение, стремлюсь я, чтоб честность в наше время всюду возрастала и процветала, а всякое богомерзкое нечестие искоренялось из среды верных. Не без мучительной боли недавно мы узнали, что очень многие лица обоего пола пренебрегли собственным спасением и, отвратившись от веры в Семерых, впали в плотский грех. И как того требует от меня моя душа и любовь моя материнская к государству, я вынуждена отдалить от двора леди Эшару Дейн.
Ставни ударились друг об друга из-за морского порыва ветра. Где-то истошно прокричала чайка.
Рыдания остудили разгоряченную кожу, слезы крупными каплями падали на щеки. Сотни — нет, тысячи, тысячи лет тому назад Рейегар сцеловывал мокрые дорожки с её лица, обнимал за плечи и шептал приятности на ухо.
— Вы не расслышали Её Величество? — черство спросил кто-то.
Лорды и леди зашумели и начали подниматься с колен.
— Прошу, — сквозь слезы прошептала Эшара. — Мне ведь больше некуда идти…
Позади послышался сухой шелест белого плаща — сир Джейме стоял за спиной. Она слышала его дыхание: тихое, злостное, яростное.
Из-за тебя моя сестра далеко, хотя она тут. Из-за тебя она живет на Севере — одна, с чужими детьми в чреве, с морозным снегом в выцветших волосах. Ты виновата.
Во всём виновата.
Молчание повисло в раскаленном воздухе и сковало легкие обручем железного горького страха. От каждого вздоха в груди всё сжималось и неистово билось; Эшара чувствовала, как к горлу подступил ком несбывшихся рыданий. Она закрыла глаза, чтоб не видеть, как низко, как адски низко ей придется пасть.