— Я читал в газетах, что полиция наткнулась на могильник на Блаканг-Мати. Это не опасно для вас?
«А ты, как и прежде, не в меру любопытен», — отметил про себя Желтый Дракон и небрежно
ответил:
— Нет. Тем более что мы не имеем к могильнику никакого отношения.
— Значит, существует какая-то еще солидная организация, кроме вашей, — Туку явно не хотелось уходить от этой темы.
— Вполне возможно. Пока меня это не волнует.
— Я понимаю, понимаю. У вас и без этого забот хватает, не правда ли?
— Да, вы, безусловно, правы, дорогой Тук, — с глубоким вздохом ответил Желтый Дракон. — Проблем у нас больше чем достаточно. Взять хотя бы последнюю партию девиц, на которую вы вывели моих людей. Нам с большим трудом удалось их пристроить. За них давали буквально гроши…
— Не может быть! — притворно изумился Тук. — Это был прекрасный товар… Одна только дочка вашей давнишней знакомой чего стоит. А ведь я потратил на ее поиски почти год… Только из уважения к вам.
— За это я вам благодарен. Но остальной товар, если говорить честно, был второсортным. Я очень вас просил бы в дальнейшем, дорогой Тук, учесть мои пожелания. Я понимаю: после того как в Индокитае к власти пришли коммунисты, вы оказались почти монопольным поставщиком. Я не возражал, когда вы подняли цену. Но согласитесь, что пять тысяч долларов за девицу — это сумма, за которую хотелось бы получить достойные образцы.
— Вы несправедливы ко мне, уважаемый Джо, — тяжело вздохнул Тук. — Мы ведь с вами давние друзья, и, смею вас уверить, я никогда не позволил бы себе…
— Уважаемый Тук, — снова перебил собеседника Желтый Дракон, — не принимайте столь серьезно мои слова. Я сказал это так, между прочим.
Они сидели на маленьких квадратных скамеечках за квадратным столиком, уставленным яствами. В комнате, которую освещали лишь два шестигранных разрисованных фонарика, свисавших с потолка над самым столиком, царил приятный полумрак. Мягкий красноватый свет покоился на хрупком фарфоре двух изящных старинных ваз в бело-голубых тонах, создавая впечатление, что внутри их находятся лампочки, и бархатил шероховатую поверхность патины на бронзовой курильнице. Тук философствовал.
— Красноречие и острый ум способствуют беспорядкам, — вещал он не спеша, с наслаждением отправляя в рот дольки вываренного в бульоне ласточкиного гнезда. — Литература и музыка способствуют распущенности нравов, доброта и человеколюбие — мать проступков. Когда потворствуют беспорядкам и распущенности нравов — они распространяются. Если у проступков есть мать, она способна плодить их бесконечно. Там, где существуют беспорядки и распущенность, народ сильнее своих властей. А что делать, что бы власти оказались сильнее народа? Умело управлять им, поддерживать порядок. И наводить порядок следует еще до того, как вспыхнут беспорядки. Если же этим начать заниматься позже, то беспорядок только усилится. Чтобы сохранить порядок, нужно управлять людьми не как добродетельными — тогда они еще больше распускаются, а как порочными — тогда они полюбят порядок…