В этом сне я пою ей все песни, которые знаю, и даже те, которых, как мне казалось, прежде не знал. Когда я просыпаюсь в своей кровати, то не могу их вспомнить. Слишком уж глубоко они запрятаны. Когда я в своем человеческом облике прихожу в вольер, то решаю налить воды в купалку, что стоит в клетке, где я бываю в своем сне, чтобы Перта могла принять ванну. Потом мне приходит в голову, что пусть лучше она сделает это в чем-то особенном. Когда матери нет на кухне, я потихоньку беру хрустальную масленку, которую мать получила после смерти бабушки. Мы пользуемся ею, лишь когда приходят гости, и потому я уверен, что за один вечер она не успеет ее хватиться. Покормив птиц, я в тот же вечер ставлю ее на пол клетки.
Целых два выводка птенцов я пересаживаю во вторую большую клетку; они питаются там яичным кормом и потихоньку начинают учиться лущить зерна и семечки. Первую же клетку, в которой обычно живут взрослые птицы, я оставляю для себя и Перты. Пертой я ее называю потому, что это слово ближе всего к тому звуку, который, как мне известно, обозначает ее имя.
Наконец в моем сне мне начинает сниться второй сон, и в нем появляется Перта. Вода стоит на полу, на нее падают косые лучи заходящего солнца – все в точности так, как было, когда я ее там оставлял. Свет проходит через хрусталь, преломляется, и оттого на полу и на задней стенке видны небольшие радужные пятнышки. Я терпеливо жду, примостившись на самом верхнем насесте в самой темной части вольера. Я догадываюсь, что сейчас произойдет, и знаю, что произойдет это по моей воле – ведь я хозяин моего сна. Однако в то же время я понимаю, что во мне живут неведомые для меня самого чувства и что я владею неизвестными мне самому знаниями. Ведь все, что творится со мной, происходит в самых темных и потаенных закоулках моего сознания.
Перта вскакивает на край масленки и окунает клювик в чистую холодную воду. Затем, откинув головку и выпятив грудку, позволяет воде скатиться вниз по своему горлышку. Она даже привстает на лапках, выпрямляя их до конца, чтобы той было легче стекать. Потом все повторяется. Я смотрю. Теперь она погружает головку в воду и плещет себе под крылья. Она взмахивает ими, чтобы брызги холодной воды проникли в самые дальние, самые теплые уголки, к основаниям наилегчайших перышек. Сделав так два или три раза, она легко прыгает в воду, изгибает спинку и начинает подбрасывать вверх капли – так чтобы они попадали на перья, растущие сзади, между крыльями.
Все это я вижу с какой-то неестественной четкостью. Такое чувство, будто я нахожусь где-то совсем рядом. Мне видна каждая капелька, скатывающаяся по ее мягким перышкам. Я могу замедлить ее движения, увидеть всю свойственную им неторопливую грацию, бесконечное изящество.