Подошла ближе и говорю: «Григорий Петрович! Пусть уж я такая-сякая… виндивидуалистка! Но за что же мою дочку Олимпиаду обижаете? Олимпиада на вашей ферме второй месяц в списках состоит. Пришла она домой, упала, залилась горькими слезами — шесть трудодней записали. Хваленой Гальке — четыреста! Наталке — шестьсот! А вот той острой на язык, вот той вербе Варьке — аж восемьсот тридцать. А моего ребенка словно горячим кипятком ошпарили — шесть трудодней отвалили! Как на смех! Григорий Петрович, вы же в нашем углу живете, человек хороший, образованный. Лекции читаете — молодежи везде дорога! А разве моя Олимпиада не молодежь? Молодая, красивая, чернявая… У нее же не десять рук. Надо же и на ферме побывать, и на базаре кое-что продать, и скотину дома накормить. Пожалейте девушку, добавьте трудодней! Пусть не ревет!…» Глянул он на меня — как рублем подарил — и говорит: «Ваша Олимпиада на ферме не работала, она мимо фермы на базар ходила. Пусть на базаре трудодни и начисляют». «Тьфу! — думаю. — Никакого от тебя проку! И ты туда же!»
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Встал я, оделся — и быстренько к дверям. Царапанье по ставне остановило.
Мария Ивановна в среднюю ставню скреблась.
— Вы слышите или не слышите? Извините, заболталась я тут с кумой и забыла спросить: будить вас или вы будете еще почивать?
— Напочивался, — говорю. — Пойду.
— Куда?
— На ферму, к дояркам отправлюсь. Пойду и в поле, к механизаторам. Буду работать. Буду о скромных и честных, тружениках очерки писать.
— А про нас? Нашу природу опишете? — с интересом спросила кума Марии Ивановны.
— А как же! — говорю. — Опишу!.. Напишу и про вашу природу!..
ПРОКАТИЛИ ВОРОНУ НА ВОРОНЫХ
Сколько есть на земле советской, на земле колхозной хороших председателей. Заботливых руководителей!
Тысячи!.. Да разве тысячи? Миллионы растут!
Когда будут колхозную историю писать, — а ее непременно будут писать, — то напишут ясно и просто: вот там хорошо вели хозяйство, вот там хорошо руководили. А там — плохо… Потому что там председательствовал Сидор Ворона.
Хозяйничал Сидор Ворона на колесах. В городе жил-поживал, а в колхоз руководить наезжал…
Прилетит на легковой машине, высунет голову — да как начнет руководить, как начнет хозяйничать…
— Куда тебя нечистый прет? Под колеса лезешь! Не видишь, кто едет?
В машине он очень сердитым становился. Покрикивал и гневался…
Господи! Как он заковыристо наловчился колхозников подальше посылать…
Так пошлет, что даже кукуруза пригибается.
Вот та кукуруза, что над оврагом. Что с осени грустно покачивала спелыми початками до самой весны…